Памяти архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

5 февраля, в день празднования Собора новомучеников и исповедников Российских, в возрасте 95 лет отошел ко Господу старейший насельник и духовник Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, горячо любимый старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Он преставился через несколько минут после принятия Святых Христовых Таин.

Отца Иоанна знают и почитают во многих странах мира. Последние годы из-за возраста и болезней он не имел возможности принимать всех жаждущих его совета. Но ему продолжают приходить письма, а книги отца Иоанна продолжают свидетельствовать о Христе и Его Церкви и приводить истосковавшиеся души к Богу. Не случайным является отшествие ко Господу отца Иоанна именно в день памяти Новомучеников и исповедников Российских. Он был среди тех, кто пострадал за веру в годы гонений, пройдя тяжелое испытание в тюремном заключении. Верим, что, присоединившись к сонму своих сподвижников, он предстанет престолу Божию с горячей молитвой о нас. Отец Иоанн навсегда останется в памяти всех знавших его как мудрый, радостный и прозорливый священник, строгий монах, усердный постник и молитвенник, искренний послушник, как человек, щедро делившийся своим богатым жизненным опытом, согревавший своей любовью каждого, кто обращался за его советом, как достойный наследник традиций печерского старчества. Вечная ему память!

Послание с соболезнованиями Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия Архиепископу Псковскому и Великолукскому Евсевию, наместнику и братии Псково -Печерского монастыря и всем духовным чадам архимандрита Иоанна (Крестьянкина) в связи с кончиной почитаемого старца

Весть о кончине старейшего насельника Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, горячо любимого и почитаемого старца архимандрита Иоанна (Крестьянкина) болью отозвалась в моем сердце.

Вознося молитвы ко Господу о упокоении его души в селениях небесных, выражаю искреннее соболезнование Вам, дорогой Владыка, о. наместнику и братии монастыря, родным, близким и всем многочисленным духовным чадам покойного дорогого батюшки.

В праздник Собора новомучеников и исповедников Российских Пастыреначальник Христос Господь призвал к Себе верного и усердного служителя, через всю свою продолжительную и нелегкую жизнь пронесшего неугасшим огонь веры Христовой, сохранившим целым и невредимым даже до последнего своего издыхания залог Церкви, преподанный ему более шести десятилетий тому назад в таинстве священства. Он, как и многие его современники, немало пострадал за Святую Церковь и воистину стал живым свидетелем обетования Христова: «Созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее».

Горячая вера, постоянный молитвенный настрой, жертвенная любовь к Церкви и пастве, ревность к славе Божией снискали о. Иоанну общеправославную известность и глубокое почитание. Все, что он делал, было посвящено единому на потребу — живой проповеди о Христе Распятом и Воскресшем. Теплотой и заботой о спасении были наполнены его пастырские слова, обращенные как к приходящим к нему, так и к людям, живущим далеко от обители.

Бывая в его монастырской келье и беседуя с ним о многих насущных вопросах церковной и общественной жизни, я видел, насколько взвешены, в русле святоотеческих традиций духовного трезвения, были его суждения. К его провидческому голосу прислушивались не только люди Церкви — он был знаем и почитаем многими светскими людьми. Он стал истинно народным печальником и молитвенником. Вот почему скорбят ныне тысячи его духовных чад. Но вместе с тем торжествует Правда Божия, столь убедительно открывшаяся православному миру в жизни и пастырских трудах о. Иоанна.

Мысленно даю последнее целование почившему и выражаю надежду, что, по слову Спасителя, он услышит желанный глас: «В малом ты был верен, над многим тебя поставлю, войди в радость Господа своего».

Да сотворит Господь новопреставленному о. Иоанну вечную память!

Алексий,

Патриарх Московский и всея Руси

Епископ Венский и Австрийский Иларион:

Вспоминаю свое первое посещение Псково-Печерского монастыря. Было мне тогда лет тринадцать, и на зимние каникулы я приехал в Печоры. Каждое утро, около шести часов, растворялись монастырские ворота, и я оказывался в каком-то волшебном царстве, отделенном от внешнего мира высокими и глухими каменными стенами. В этом царстве, наполненном неземной тишиной, все было необычно, возвышенно, чудесно. Даже воздух казался иным. Долгие монастырские службы, монашеское пение, колокольный звон, иноки в рясах и черных клобуках, бесшумно передвигавшиеся по зимнему снегу: все это производило неотразимое впечатление.

В один из сумрачных и морозных дней той далекой зимы я увидел на дворе Псково-Печерского монастыря толпу людей, преимущественно женщин, одетых в теплые пальто и шерстяные платки. Выражение их лиц, сумрачное и озабоченное, вполне соответствовало погоде. Вдруг я заметил, как из дверей братского корпуса вышел пожилой монах невысокого роста, в черной рясе и скуфье, с распущенными серебряными волосами. Как только он появился, толпа ринулась к нему навстречу: люди бежали, обгоняя друг друга, спеша получить его благословение. Лицо старца сияло, подобно весеннему солнцу, и на лицах людей засветилась радость.

Это и был отец Иоанн (Крестьянкин), имя которого уже тогда было окружено всероссийским почитанием. Ради того, чтобы увидеть его, чтобы получить его благословение или совет, тысячи людей со всей России стекались в Псково-Печерский монастырь — один из тех немногих духовных центров, которые остались не закрытыми и не разрушенными в советские годы. Отец Иоанн прожил в этом монастыре несколько десятилетий. Перед дверью его кельи всегда сидели посетители, а когда он шел в храм на богослужение, паломники окружали его плотным кольцом.

Для каждого отец Иоанн находил доброе слово, каждого умел обласкать, утешить, духовно укрепить. Помню беседы с батюшкой в его келье. У него была характерная манера сажать собеседника рядом с собой и во время разговора класть руку на его плечо, а иногда даже упираться лбом в лоб собеседника. От отца Иоанна всегда исходила необыкновенная теплота и энергия. По окончании беседы отец Иоанн помазывал посетителя освященным маслом, давал с собой иконки, антидор, снабжал духовной литературой, которой тогда так не хватало.

Советы отца Иоанна были простыми и здравыми. Не помню случая, чтобы он навязывал какое-либо решение. Он всегда подчеркивал, что каждому человеку Богом дарована свобода, и никакой духовник, никакой старец не может ее нарушить. Все ответственные решения человек должен принимать сам, и за благословением приходить тогда, когда решение внутри уже созрело, когда нет колебаний, сомнений. В своих письмах отец Иоанн говорит: «Никто за нас не может решать наших жизненно важных вопросов, и даже в прежние времена старцы не командовали наследием Божиим. Обдумывать, на что брать благословение, должен сам человек... Приказов в духовной жизни быть не может».

Отец Иоанн был пламенным молитвенником и ревностным совершителем богослужений. Его служение было вдохновенным, молитва проходила через него, заполняя все его существо, глаза его были устремлены к небу, ничто земное его не отвлекало. Возгласы он произносил громко и внятно. Иногда он даже как будто приподнимался на цыпочки, словно готовый воспарить в небеса. За богослужениями, совершаемыми отцом Иоанном, невольно вспоминался другой всероссийский светильник — святой праведный Иоанн Кронштадтский, которого отец Иоанн глубоко почитал.

Моя последняя встреча со старцем произошла за несколько месяцев до его кончины. Открыла дверь его многолетняя верная помощница Татьяна. Старец сидел в белом подряснике, с белыми распущенными волосами. Во всем его облике было что-то неземное, ангельское, чувствовалось, что его душа уже пребывает на небесах, и лишь тело временно задержалось на земле. В то же время он сохранял ясность мысли и какую-то детскую веселость, которая от него передавалась всем, кто с ним встречался. Не было ничего трагического в облике этого почти столетнего старца: наоборот, его благообразный лик излучал тишину, свет и покой. На прощание батюшка попросил у меня благословения и даже громко пропел «Ис полла эти дэспота». Я, в свою очередь, попросил благословения у старца, и он осенил меня широким крестом.

«Христианство — это подвиг жизни, это крестоношение, это труд», — пишет отец Иоанн. Его собственная жизнь была подтверждением этих слов. Он был рукоположен в священный сан в год окончания Великой Отечественной войны, но уже спустя пять лет оказался в заключении. После семи лет лагерей и ссылок отец Иоанн двенадцать лет служил на приходах, и за эти годы его шесть раз перемещали с прихода на приход. В 1966 году он принял постриг от одного из абхазских пустынников и в 1967 году поступил в Псково-Печерский монастырь. После этого — почти сорок лет подвижнического труда по духовному окормлению сотен и тысяч православных верующих.

Духовная свобода, по словам отца Иоанна, «покупается дорогой ценой страданий». Эту цену заплатили многие тысячи Новомучеников и исповедников Российских, отдавших жизнь за веру и Церковь в лютую годину гонений. Цену страданий заплатил и сам отец Иоанн. Ему суждено было пройти через тяжелые испытания, но Господь сохранил его жизнь — сохранил для всех нас, чтобы мы «порадовались при свете его» (Ин. 5, 35). Он прожил жизнь исповедника и подвижника, и не случайно, что именно в день памяти Новомучеников и исповедников Российских Господь призвал к Себе Своего верного служителя.

Из «Слова о старчестве»

Все великое всегда очень просто в основе своей и почти не требует разъяснений — настолько оно очевидно и оправдано жизнью... Старчество — руководство в духовной жизни, подаваемое опытным, старшим — младшему, молодому, не имеющему ни опыта, ни даже начальных знаний об этой жизни. Эти отношения прежде всего можно сравнить с жизнью человеческой семьи, где отцом или матерью воспитывается дитя... Добрые навыки развиваются, приносят плод соответственно особенностям души каждого ребенка, входят в жизнь, созидают общество, творят государство... «Отец», «мать», «сын», «дочь», «дети» — вот те слова, лучше которых, кажется, и нельзя найти, чтобы объяснить возникающие духовные отношения людей; ближе, искренней нет формулы, выражающей родство духовное. Эти термины приняты в монашестве, священстве, но, кажется, больше всего — в отношениях между старцем и учеником; именно в старчестве термины эти облекаются плотью и кровью и становятся существенным выражением подлинных родственных духовных отношений...

Таким образом, очевидна для жизни духовной необходимость рождения духовного и возникающего отсюда духовного родства. И старец, рождающий свое чадо в жизнь духовную, где все иное по сравнению с тем, что бывает до этого таинственного акта, воистину соделывается точно матерью этого духовного младенца, часто и с муками его рождения на свет...

Старец — весь горение духа и ведения, обладатель величайшей власти духовной в силу добровольного предания ему ученика, мудрый и смиренный употребитель этой власти, и хотя он — судья и учитель своего чада, но в то же время он и первый его раб. Только обоюдное действие, только постоянное взаимное проникновение душ старца и ученика, только полное предание одного и нелицеприятное руководство другого во имя Божие — и могут совершать чудо обновления душ, рождение нового человека... Но даже и это — не конечная цель... Высший смысл старческого руководства заключается в обретении человеком воли Божией... Величайшая радость и неистощимое богатство — познание воли Божией, смирение перед этой волей, благодарение Бога о всем, даже и скорбном, даже и невыносимо, казалось бы, тяжелом!

Монахиня Игнатия, 1949 г.