Другая война

Редакция ЦВ продолжает серию публикаций о Великой Отечественной войне. Сегодня очевидно, что образ этой войны был сильно искажен в советской историографии. В дальнейших публикациях мы коснемся неизвестных эпизодов этой войны. Мы привыкли жить в горделивом забвении прошлого своей родины и своего народа, превратившись в людей с очень короткой исторической памятью. Вероятно, именно поэтому народ, принявший канонизацию святых Новомучеников и исповедников Российских, все еще живет на улицах Ленина, Дзержинского, Калинина и других большевиков рангом помельче, организовавших невиданное в мировой истории истребление собственного народа. Мы помним преимущественно то, что нам разрешали помнить люди, превратившие в былые годы беспамятство в прочную основу собственной политической власти. Празднование 60-летия Великой Победы - это важный повод для того, чтобы вновь осмыслить судьбы нашей страны и нашего народа в ХХ веке.

Уже не тайна, что действительные потери Вооруженных Сил СССР намного превосходили потери Германии на Восточном фронте. Официальная цифра советских безвозвратных потерь в последнее время увеличена с 9 до 12 млн. человек (против 2,1 млн. Германии на Востоке), хотя реальные расчеты позволяют сегодня говорить уже о 19 млн. павших воинов. Но речь идет еще и о другом — о не менее важном мировоззренческом аспекте. Победа в войне используется в качестве своеобразного оправдания сталинщины — самой безжалостной антихристианской государственной системы, родившийся в недрах стихийного народного большевизма первых послереволюционных лет. Сталинское государство предлагается современной России в качестве образца общественной солидарности. Поэтому любая попытка увидеть другую войну пресекается безжалостно. Но другая война все-таки была. И эта война убедительнее всего разрушает миф о сталинщине как символе национального единства.

С 1917 по 1945 гг. Россия пережила как минимум три гражданских войны. Первая гражданская война была связана с борьбой добровольцев русских Белых армий, а также крестьянских повстанцев Западной Сибири и Тамбовщины против большевиков. В этой войне с большевиками боролись около 1 млн. человек. Около 2 млн. русских людей, представлявших цвет церковной, военной, хозяйственной, культурной и научной элит, покинули родину. Вторая гражданская война совпала со сталинской коллективизацией, уничтожившей миллионы русских крестьян и Церковь на селе. По данным ОГПУ в те годы на территории СССР состоялось 6 тысяч стихийных выступлений с участием 1,8 млн. человек. Третья гражданская война совпала со Второй мировой. Трагизм этой гражданской войны мы отказываемся понять и пережить до сих пор. Ее первая вспышка имела место еще на советско-финляндском фронте, когда в ходе бездарной «зимней войны» (1939—1940) против крошечной Финляндии русские белые эмигранты создали из пленных красноармейцев пять отрядов в качестве прообраза Русской Народной Армии. Нападение Германии на Советский Союз довело состояние гражданской войны до крайности.

В годы Первой мировой войны в плен к противнику попали около 14 тысяч офицеров и классных чинов Русской армии. Факты службы пленных русских офицеров на стороне Германии, Австро-Венгрии или Турции неизвестны. В 1941—45 гг. в плен попали примерно 150 тысяч представителей командного состава Красной армии. Из них только на службе у генерала А.А. Власова (на апрель 1945) состояли: 5 генерал-майоров, 2 комбрига, 29 полковников, 16 подполковников, 41 майор и даже три Героя Советского Союза (летчики Антилевский, Бычков и Тенников). В 1941—45 гг. на стороне противника несли военную службу примерно 1,1 млн. граждан Советского Союза, в том числе более 600 тыс. — русских, украинцев и белорусов. Это означает, что примерно каждый 17-й военнослужащий врага был советским гражданином. К этой цифре можно добавить примерно 20-25 тысяч русских белоэмигрантов и их детей, рассматривавших собственное участие в новой войне как продолжение незавершенной Гражданской войны.

В 1914—15 гг. население Кавказа отреагировало на Первую мировую войну совершенно противоположным образом: ингуши, чеченцы, дагестанцы, кабардинцы выставили на фронт знаменитую 1-ю Кавказскую туземную конную дивизию (7 тысяч всадников), храбро дравшуюся на Юго-Западном фронте. Напротив, в 1941—45 гг. в строю германского Вермахта сражались около 30 тысяч представителей народов Северного Кавказа, более 76 тысяч представителей народов Закавказья, включая 18 тысяч армян, около 60 тысяч крымских и поволжских татар. Причем, увы, многие из них демонстрировали отличные боевые качества в боях против регулярных войск Красной армии и союзников. 

Конечно, для очень многих — например, для значительной части советских военнопленных — служба в Восточных войсках Вермахта и прочих вооруженных формированиях была «стратегией выживания», продиктованной невыносимыми условиями содержания в немецких лагерях, особенно в 1941—42 гг. Однако правительство СССР отказалось от защиты прав собственных граждан во вражеском плену, чем в значительной степени следует объяснять условия немецких лагерей для советских военнослужащих. Вспомним, что в 1915—16 гг. австро-венгерские охранные комендатуры не могли заставить русских военнопленных даже рыть окопы на Западном фронте против союзников России, хотя в некоторых случаях по отношению к таким отказникам применялся расстрел или жестокие наказания. Надо признать, сколь бы болезненно это не звучало, что за 25 лет советской власти большевики необратимо девальвировали традиционную систему морально-этических ценностей. В 1916 году русский военнопленный даже ради спасения собственной жизни отказывался рыть окопы или разгружать снаряды, зная, что приложенные им усилия обернутся против союзников его родины. Спустя всего четверть века ради спасения собственной жизни советский военнопленный был готов не только рыть окопы, но даже и воевать на стороне противника. До 1 мая 1944 года из лагерей были освобождены более 800 тысяч советских военнопленных, большинство которых направлялись на службу в Восточные войска Вермахта и прочие вооруженные формирования.

Александр Солженицын, первым попытавшийся приподнять завесу молчания над столь беспрецедентным расколом, о главной и решающей силе «третьей гражданской войны» написал так: «А теперь... надо ж и о тех сказать, кто еще до 1941 ни о чем другом не мечтал, как только взять оружие и бить этих красных комиссаров, чекистов и коллективизаторщиков... Эти люди, пережившие на своей шкуре 24 года коммунистического счастья, уже в 1941 знали то, чего не знал никто в мире: что на всей планете и во всей истории не было режима более злого, кровавого и вместе с тем более лукаво-изворотливого, чем большевистский, самоназвавшийся “советским”». Действительно, любой школьник современной Российской Федерации знает, что на оккупированных территориях Советского Союза нацисты уничтожили 2 млн. советских людей, в том числе около 1 млн. евреев, цыган и караимов. Но, увы, вряд ли тот же самый школьник знает о другом.

К 1935 году число заключенных ГУЛАГа составило 1 млн. человек, а к 1 апреля 1938 года превысило 2 млн. Каждый год в лагерях погибали от 7 до 10% заключенных. В 1930—1932 гг. принудительное раскулачивание коснулось около 10 млн. человек. За период 1930—40 гг. принудительным депортациям из мест постоянного проживания подверглись около 4 млн. человек, из которых в местах спецпоселений от нечеловеческих условий существования и каторжного труда умерли 1,8 млн.

Одно из самых пронзительных человеческих свидетельств рисует нам следующую картину «ликвидации кулачества как класса» в средней полосе России: «Было мне четыре года, когда пришли раскулачивать моих родителей. Со двора выгнали всю скотину и очистили все амбары и житницы. В доме выкинули все из сундуков, отобрали все подушки и одеяла. Активисты тут же стали примерять отцовские пиджаки и рубашки. Вскрыли в доме все половицы, искали припрятанные деньги. С бабушки (она мне приходилась прабабушкой, ей было больше 90 лет, и она всегда мерзла) стали стаскивать тулупчик. Бабушка, не понимая, чего от нее хотят активисты, побежала к двери, но ей один из них подставил подножку, и когда она упала, с нее стащили тулупчик. Она тут же и умерла. Ограбив нас и убив бабушку, пьяные уполномоченные с активистами, хохоча, переступили через мертвое тело бабушки и двинулись к нашим соседям, предварительно опрокинув в печи чугуны со щами и картошкой, чтобы мы оставались голодными... За те три дня, пока покойница лежала в доме, к нам еще не раз приходили уполномоченные, всякий раз унося с собой то, что не взяли ранее, будь то кочерга или лопата... В день, когда должны были хоронить бабушку, в наш дом ввалилась пьяная орава комсомольцев. Они стали всюду шарить, требуя у отца денег. Отец им пояснил, что у нас уже все отняли. Из съестного в доме оставалось всего килограмма два проса, которое мама собрала в амбаре на полу. Его рассыпали в первый день раскулачивания из прорвавшегося мешка... Пока они рылись в доме, мама незаметно сунула в гроб, под голову мертвой бабушки, наш последний мешочек с просом. Активисты, не найдя в доме денег, стали их искать в гробу у покойницы. Они нашли мешочек с просом и забрали его с собой» (Цит. по: Сенников Б.В. Тамбовское восстание 1920—1921 гг. и раскрестьянивание России 1929—1933 гг.  — М.: 2004).

Чтобы сломить сопротивление коллективизации сталинское Политбюро осенью 1932 года провело на Дону, Кубани, в Северном Казахстане, в Киргизии и на Украине тотальные хлебозаготовки. Хлеб из колхозов и единоличных хозяйств выметался подчистую. В результате эти районы уже зимой охватил беспримерный в отечественный истории голод. Сталин и Молотов специальной директивой Политбюро ЦК ВКП(б) от 22 января 1933 года запретили миграцию населения из пораженных голодом регионов. Более 220 тысяч человек были силой возвращены в места постоянного проживания. Жертвы организованного властью голода 1932—33 гг. составили не менее 7,5 млн. человек.

Ужас описанных событий заключается в том, что все перечисленные преступления совершал не какой-то абстрактный иноземный завоеватель, а свои, свое собственное правительство, власть, убеждавшая население страны в том, что «жить стало лучше и веселее». Сегодня мы должны полностью отказаться от иллюзий морально-политического единства власти и общества, страны и народа накануне нападения Германии на Советский Союз. Для сотен тысяч наших соотечественников она естественным образом стала другой войной — войной против богоборческого и античеловеческого сталинизма.