“Новые вещи” или старые каноны?
Поскольку речь на нашей конференции идет о социальном учении православия, встает следующий вопрос: чтобы считать учение православным, достаточно ли того, что оно утверждено авторитетом Архиерейского Собора? Достаточен ли авторитет этого института? Или критерии здесь должны быть глубже: уходить корнями в основания церковной традиции, богословия, всецерковного авторитета, получить признание других Православных Церквей? Почему ни одна Поместная Православная Церковь, даже с такой сильной богословской школой как Греческая, до сих пор не опубликовала подобного документа? Не произошло ли это в силу того, что эти Церкви видят здесь некую проблему, которую не в силах разрешить?
Эта проблема, на мой взгляд, как раз и сформулирована в теме нынешнего заседания: «Церковь и реалии современного общества». Но прежде чем говорить об этом, надо понять, с какими реалиями имеет дело Церковь, и совместимы ли эти реалии с реалиями современного общества.
Слово «реальность» происходит от латинского «res», вещь. Реальность означает некую вещность, состояние вещей. В конце XIX века изменения в католическом социальном учении начались с энциклики «Rerum Novarum» — «Новые вещи». В «социальном вопросе» Католическая Церковь опознала радикальное изменение реальности, пришествие «новых вещей».
Хотя Церковь присутствует в мире, она не от мира, она живет и имеет дело с другими реалиями. То есть она причастна реалиям разного порядка. В ее задачу входит сопряжение мира горнего и дольнего, а это означает умение видеть дольний мир в горизонте горнего, и наоборот — умение созерцать горний мир из пещеры дольнего. Для решения первой проблемы — обретения зрения в мире горнем — в Восточной Церкви развита молитвенная практика, практика благочестия, аскетическое богословие и т.д. А вот вторая сторона часто не воспринимается как проблема. Усилий рассмотреть дольний мир не предпринимается. Неосознанно, как бы само собой происходит проецирование понятий и категорий богословия на реалии земного мира: общество воспринимается только как юдоль борьбы добра и зла, гибели и спасения.
Каков должен быть язык и понятия Церкви, чтобы понять современное общество? Должна ли она усваивать социологический язык и видеть в современном обществе игру разных социальных сил, принимать во внимание структуру демографических групп и процессов, гендерные взаимоотношения? Скорее всего, нет. Но если она не будет вооружена адекватными понятиями, то не сможет увидеть современное общество так, как еще недавно была способна видеть традиционное общество. Традиционное общество, с которым имела дело христианская церковь до открытия «новых вещей», было естественным организмом совместного общежития. В таком обществе каждый мог быть легко опознан как «свой» или «чужой». На этой основе складывалась определенная этика, которая давала ключ к решению большинства социальных проблем.
Социальная реальность, с которой привыкла иметь дело церковь в течение столетий, распалась. В современном секуляризованном плюралистическом обществе друг с другом встречаются анонимные люди, и о вере человека спрашивать не принято. Отношениями десяти заповедей и сегодня можно описать основные экзистенциальные ситуации жизни, но этого уже будет явно недостаточно.
Открылись ли в «Социальной концепции» «новые вещи», реалии современного общества? Возьмем для примера два понятия — демократии и рыночной экономики. Слово «демократия» встречается в доктрине только один раз. «Современные демократии, — говорится в тексте, — не ищут божественной санкции власти. Они представляют из себя форму власти в секулярном обществе, предполагающую право каждого дееспособного гражданина на волеизъявление посредством выборов» (III, 7). Демократия противопоставляется всем историческим формам власти, имевшим ссылку на божественное происхождение власти. Эта апелляция отсылает к сакральному понятию власти, согласно которому политическая власть понимается как эманация божественной власти. Из этого вытекает осторожная критика принципа отделения церкви от государства, которому противопоставляется принцип симфонии, их взаимодействия.
Традиционная богословская логика этих построений вполне корректна, если не принимать во внимание существование «новых вещей». Но авторы концепции сами спотыкаются об эти «новые вещи», точнее, начинают их видеть, когда говорят, что религиозный нейтралитет Церкви позволяет ей «иметь легальный статус в секулярном государстве и независимость от инаковерующих или неверующих слоев общества» (III, 6). Проекция богословских представлений о вседержительстве Бога на понятие современного государства опасна не только для мира, но и для самой Церкви, и чревата религиозными войнами. Исходя из общей задачи сохранения мира, которую разделяет и Церковь, государство должно быть конфессионально нейтральным. В многоконфессиональном государстве уже самой Церкви важно, чтобы власть не присваивала себе божественный авторитет, а имела бы посредствующую ступень в виде демократического волеизъявления населения, позволяющего нейтрализовать всевластие какой-то одной конфессии.
В условиях «новых реалий» демократия становится наиболее эффективным способом политического влияния христиан, а принцип свободы совести (по отношению к которому «Социальная концепция» весьма скептична) гарантирует возможность активности христиан в пространстве гражданского общества.
Два слова о понятии рыночной экономики и рыночных отношений. Достаточно сказать, что это понятие встречается в «Социальной концепции» лишь однажды и случайно, в разделе о медицинской этике. Две главы посвящены труду и собственности, и при этом нигде не сказано, в каких условиях они функционируют. Но в современных условиях именно в рамках рыночных отношений возникают коллизии между ними, и именно с развитием цивилизованных рыночных отношений связывается сегодня понятие эффективной экономики. Этих новых реалий «Концепция» словно и не заметила.
Подводя итог, можно сказать, что христианское социальное учение начинается именно тогда, когда для церкви открывается та новая реальность, которую представляет собой современное общество. Дело не только в том, какие документы приняты церковью, хотя и это очень важно. Дело в том, как Православная Церковь учится обращаться с новыми реалиями. Ведь существует очевидная опасность понимания новых вещей как старых, как это было с ИНН или паспортизацией. Я думаю, что основная проблема заключается в том, что Православная Церковь еще не решила, хочет ли она видеть новые вещи, окружающие ее, хочет ли она открыть для себя эти новые реальности. И в этом смысле «Социальная концепция Русской Православной Церкви» является документом, внушающим определенный оптимизм. На его страницах медленно, но верно проступает наше сложное общество.
|