Отец Василий

В судьбе протоиерея Василия Ермакова, так же как и в судьбе миллионов русских людей, оправдалась мудрость святых: Бог ведет верных своих путями скорбей и «кого любит, того и бьет».

После революции молодое поколение старались воспитывать так, чтобы имя Бога оно слышало только «в ореоле» насмешек и глумления. Недаром, как вспоминает отец Василий, когда он первый раз шел в храм, «внутренний голос» шептал ему: «Не ходи, засмеют». Те, кто пришел в Церковь в эти годы, совершили еще не оцененный новыми поколениями подвиг. Мы много говорим сейчас о подвигах новомучеников и исповедников Российских — о тех, кто «всосал веру с молоком матери» и отстаивал ее перед лицом мучителей и палачей. Но и просто стать верующим (не явным исповедником) в советское время, особенно в 1930—1940-е годы, тоже было подвигом. Да еще и в подростковом возрасте, когда особенно важно мнение сверстников, превратиться в «белую ворону», добровольно стать «дурачком, юродивым, отсталым, темнотой», — это ли не подвиг? Отец Василий не один был такой, в его поколении немало было юношей и девушек, которые вышли из советской среды, из советской школы и понесли веру будущим поколениям. Мало кому из нас — тех, кто стал сознательным верующим человеком в 1970-е годы, — довелось встретиться с людьми «николаевской России» (то есть бабушками и дедушками, со священниками, которые с детства были верующими, церковными людьми), веру нам передавали те люди, которые сами ее выстрадали, обрели ее в «пятилетки безбожия».

Но вернемся к судьбе отца Василия. Когда я читала его воспоминания о том, как он 14-летним мальчиком впервые пришел в открытый немцами храм в его родном Болхове, меня особенно «зацепило» одно признание батюшки: в первый раз он в храме ничего особенно не почувствовал. И пошел-то в храм и в первый, и во второй раз только потому, что так наказал ему отец: «Вася, надо бы сходить в церковь». А потом он «привыкал ходить в церковь, и благодать коснулась сердца». Также по настоянию отца, еще до того, как открыли в их родном городе храм, мальчик привык ежедневно читать молитвы, своими словами обращаясь к Богу. Как все просто и как злободневно: каждую субботу и воскресенье, и в праздники приходить в храм Божий — и станешь православным верующим. Не из книг, не из поучений получишь веру, а в реальном опыте. Можно сказать, вернешь себе то, что веками накоплено предками, в генах заложено.

Отец Василий в своих воспоминаниях подчеркивает: когда началась война, стали открывать храмы, сначала на оккупированных территориях немцы открывали, потом и Сталин разрешил открывать храмы, и оказалось, что большинство русских людей (особенно женщины, конечно) — верующие, православные.

А юноша Вася Ермаков, будущий отец Василий, прошел эту школу в немецком концлагере. Как он вспоминает, молился он простыми словами: «Господи, дай мне выжить и встретить папу с мамой». Два года без родителей, в условиях постоянной опасности — школа молитвы на всю жизнь. «Чем глубже скорбь, тем ближе Бог».

Господь послал будущему пастырю утешение: лагерные испытания он разделял вместе со своим духовным отцом — протоиереем Владимиром Веревкиным. Господь послал ему еще одного утешителя, спасшего его из плена — протоиерея Михаила Ридигера (отца Святейшего Патриарха Алексия).

«Стойкость в вере до последних минут жизни. Вот что нужно от нас», — любит повторять протоиерей Василий. Стойкость в вере требовалась не только в военные годы, но и во все последующие десятилетия.

Печально известный факт: те советские люди, которые пережили немецкий плен, вернувшись к своим, почти поголовно попадали в лагеря, а иногда и приговаривались «к высшей мере наказания». Поэтому неудивительно, как много оказалось у нас военных эмигрантов — не по доброй воле они не возвращались на родину. Василия Ермакова трижды вызывали на допрос. Спасла его только молодость («Что я понимал?..» — твердил он на допросах) и, конечно же, промысел Божий.

После войны Василий Ермаков отправился в северную столицу — поступать в Духовную семинарию.

«В семинарии я проучился три года и окончил ее в 1949 году, а затем еще четыре года учился в Духовной академии. Что я мог вынести из этой духовной школы за семь лет? Нам привили любовь к Храму. Мою веру углубили знаниями духовных богатств, которые накопила Православная Церковь за свою многовековую историю; мы также изучали языки, учились пению, умению проповедовать и т.д. И чтобы с Богом на «ты» не разговаривали...» — вспоминает отец Василий. Он рассказывает, не приукрашивая «старые добрые времена»: «В 1948—49 годах в семинарию поступили демобилизовавшиеся фронтовики. Среди них были и такие, кто смотрел на свое пребывание здесь, как на нечто временное, случайное. Они вносили смуту, говоря, что можно и пост не соблюдать, не ходить на череду, на исповедь и т. д. — и не ходили. Это отрицательно влияло на неокрепшие души, но все, конечно, зависело от воли и веры каждого воспитанника».

В одном из интервью батюшка сказал замечательные слова о «петербургском духе», который он ощутил сразу же после поступления в семинарию. Это дух суровый, жесткий, холодный, но у всех этих отрицательных характеристик есть положительная оборотная сторона — в этих условиях человек неизбежно должен был воспитывать силу воли, учиться сопротивляться искушениям.

«В мой академический период я укрепился в своем намерении стать священником. Но я искал: каким я должен быть? Это было нелегко».

«Я начал учиться у народа», — говорит отец Василий о начале своего пастырского служения. А каким был народ в то послевоенное время? Народ, потерявший во время войны жалкие остатки былого (дореволюционного) материального благополучия, народ-победитель, которого Господь продолжал смирять лагерями, продолжающимися потерями близких и отобранной надеждой «на светлое будущее» после войны.

Разве можно было таким людям читать возвышенные проповеди, разве можно было вообще поучать их? Можно было только сострадать, жалеть, утешать.

Вот так вступил «питерский академист» на стезю народного пастырства. А что может быть выше этой стези? Ведь далеко не каждого священника мы можем назвать «народным батюшкой».

Первым местом служения отца Василия стал Никольский собор. Он стал не столько проповедовать, сколько просто беседовать с народом. Он спустился с амвона и стал задавать вопросы. Он не избегал страдающих людей, не стал «требным батюшкой», а стал действительно отцом тем, кому и пойти-то больше было не к кому.

«Я не старец. Я просто опытный священник», — часто говорит батюшка. И к этим словам нужно прислушаться. Старческое служение у нас испокон века воспринимали как пророческое. Так например, после войны к прп. Серафиму Вырицкому большинство людей ехало с одним и тем же вопросом: жив ли наш сын, брат, муж, пропавший без вести, и как за него молиться? И старец отвечал определенно — служить панихиду или молиться о здравии и спасении. И не было случая, чтобы его благословение было неверным. А «опытный священник» не обязательно должен быть наделен даром прозорливости. Он тот, кто часами, днями, годами выслушивает «повести, которых печальней нет на свете» — рассказы о человеческих нуждах, болезнях, страхах. За десятилетия близкого, непосредственного общения с народом у батюшки выработался особый язык, я бы сказала, особый стиль изложения мыслей. Ни на кого не похожий.

Начало 50-х годов. Времена «хрущевской оттепели» — и очередных гонений на православие. Батюшек, которых любил народ, отправляли за штат, а то и ссылали, в лучшем случае — перемещали с прихода на приход, постоянно угрожая, что могут послать и в «места не столь отдаленные». Такова была и судьба отца Василия, и судьба почти всех его современников, которых подчас не желает понимать пришедшее в Церковь молодое поколение.

«В Церковь сейчас пришли люди, не пережившие тех страданий, которые пережили мы, — говорил об этом сам отец Василий. — Сейчас легко рассуждать, когда все доступно, когда есть литература, есть свобода — делай, говори, живи, как хочешь! Сегодня очень сложно ревностно вести людей к Богу. Святейший Патриарх сказал, что в жизни каждого прихода должна быть «литургия после литургии». Это означает, что священник, окончив службу, должен не торопиться домой по личным делам, но остаться в храме. И храмы должны быть открыты. Но это не исполняется. Я скажу еще более резко: мы были не готовы принять новых людей — бывшее партийное руководство, рядовых коммунистов и т.д., хлынувших в Церковь после развала Советского Союза в 1991 году. Они шли ко Христу с чистой душой и сознанием, желая заполнить пустоту, которая переживалась ими. А мы начали их учить поучениями святых отцов, тыкать их в Евангелие, которое они впервые видели. Сегодня общество России болеет, а к болящему, как говорил об этом Святейший Патриарх, требуется очень бережное отношение. Так давайте его нежно исцелять, нежно с ним обращаться, его жалеть. Сегодня у нас жалости я не вижу. Я бы сказал, что мы становимся работягами, но не священнослужителями. Народу в храмах бывает много, храмов немало, но народ сегодня — как овцы, не имеющие пастыря. Они ищут, где главу преклонить, к кому подойти, у кого спросить. И часто слышат в ответ: «Некогда, подождите, потом, не время...»

Это было сказано в 1999 году. И в словах этих выразился опыт всей пережитой жизни. Батюшка вообще очень смелый человек. И, думается, еще и поэтому тянутся к нему люди. Он говорит много горьких слов, но он имеет на это право.

Отца Василия перебрасывали с прихода на приход, а народ всюду шел за ним. Думаешь иногда: «Все-таки чем же притягивает к себе людей отец Василий? Ведь он не гладит по головке, не говорит ласковых слов. Он, наоборот, может даже обозвать, по плечу постучать, за нос подергать и прочее...» А дело не в этом внешнем образе действий, а в результате. Чего добивается батюшка, так тесно общаясь с народом? Он вкладывает в человека бодрость духа, подвигает его к тому, чтобы не сдаваться, действовать. И молиться. Самому молиться, не надеяться только на молитву других людей. Отец Василий умеет вывести из «зацикленности» на себе, на ситуации, помогает почувствовать ход жизни, ее движение и поверить, что оно — благо. Вот поэтому и идут к нему люди.

Хотя, надо сказать, долго пребывать рядом с батюшкой нелегко. Привыкнуть к нему невозможно, потому что он постоянно говорит и делает что-то такое, что выводит из спячки духовной. Вот, казалось бы, уже все привыкли, «батюшка дал установки», научил чему-то, направил, а он вдруг одним словом все это разбивает. И надо учиться по-новому, надо опять меняться, перестраиваться...

Ведь что греха таить, мы, люди церковные, часто воспринимаем храм как «тихую пристань». Никто нас не учил, искали мы истину, наконец, нашли ее в Церкви и успокоились — все, пришли, дальше идти никуда не нужно, можно и отдохнуть. А отец Василий — один из тех, кто не дает отдыхать, не дает успокаиваться. Все время тормошит, будоражит ум и чувства.

«К сожалению, многие из приходящих ныне в Церковь не умеют думать, — говорит отец Василий. — Они приходят и сразу: “Мне надо”, “Я хочу” и т.д. А я говорю им: “Подумайте, подумайте, потому что сразу дать ответ очень сложно”. Я могу его дать, но они его не поймут. Требуется время, то есть надо воцерковиться и побыть вместе с нами — вот это и означает “думать”.

Бывает, что люди неправильно понимают мои слова или обижаются. Ну, я переделаю слова, подумаю, как переделать. На самом деле люди часто обижаются, что я не говорю того, что им хотелось бы услышать в свою пользу, для себя. Но ведь мне-то виднее по моему долголетнему опыту. Мне легче направить их, чем они думают.

Как духовник, я общих советов стараюсь не давать. У меня один девиз: ходи в Церковь, помолись, а что не ясно, спроси отдельно, я все разъясню, потому что у каждого — свои духовные болячки. Врач же не дает общих советов. А если человек не спрашивает у духовника, это дело его, так он сам хочет. Он сам и в ответе. Куда это приводит, мы знаем — к гордости, к такому состоянию, когда человек решает, что он достиг уже совершенства и чувствует вседозволенность.

Сейчас людей надо воспитывать, воспитывать терпеливо, воспитывать много лет в частной беседе».

«Мое первое дело — научить молиться, — считает отец Василий. — Чтобы у людей был молитвослов. Чтобы они, идя два раза в месяц или хоть один раз в месяц причащаться, почитали правило. Я учу их, чтобы они читали днем, — вечером некогда, мирская суета и усталость дают о себе знать. А больше ни епитимий, ничего я на них не налагаю, потому что надо дать человеку возможность оглянуться, прочувствовать и ощутить благодать причащения, с молитвой».

Духовные чада отца Василия знают, что это «самая больная тема» батюшки — неблагоговейное отношение к Таинствам, бездумное, безответственное отношение к дарам Церкви. «Люди даже креститься правильно не умеют», — сокрушается он.

Каждый год отец Василий совершает паломнические поездки. Ездит по стране, посещает монастыри и храмы.

«Увы, по моим наблюдениям, нигде не произошло народного покаяния. К сожалению, слова не дошли до сознания русских людей. Успокоенные временным благополучием, заботами о хлебе насущном, они не хотят познавать свое прошлое, понимать, почему и за что произошли эти жестокие катаклизмы на русской земле. Почему легко и свободно русские православные люди отдали свою веру? И потом нас 75 лет гнали, обманывали, у нас отнимали веру. Но малая частица людей, верных православию, все-таки осталась. Наши молитвы дошли до Бога, и вся эта система рухнула в одночасье. Думать о прошлом надо и покаянно просить у Бога прощения за содеянное. Увы, это еще не дошло до сознания...»

Батюшка обладает удивительно бойцовским, наступательным духом. Поражаешься, что в таком преклонном возрасте он беспрестанно находится в движении, откликается на все, что происходит в стране. «Народ не должен быть игрушкой в чьих-либо руках», — твердое убеждение батюшки и боль его.

Можно без преувеличения сказать, что отец Василий уже многие годы борется за то, чтобы люди «не были игрушками», а были, как он говорит, «отточенными христианами», понимающими, что вера — это наша главная ценность, что ее нужно бояться потерять (а произойти это может незаметно, путем серии подмен), и что хранить веру помогает память и почтение к старшему поколению. И почтение это предполагает научение. Главное, чему нам нужно учиться у старших, — не унывать. Даже когда совсем тяжело, даже когда наступят самые страшные испытания.

«И поэтому, когда наступят тяжелые времена, пускай нас это не пугает. Мы должны твердо знать, как “Отче наш”, что Господь наш Иисус Христос не оставит нас в трудную минуту. Быть ближе к храму — это наш долг, православных людей. Молить Господа даровать нам душевную крепость, чтобы Он просветил наше сердце, дабы понять происходящее в мире... Не надо смущаться происходящими событиями мирового масштаба».

«Если тебя оскорбляют, не нужно склонять голову. Нужно с чувством внутренней правоты, без гнева отстаивать свою веру, не давать попирать тот Образ Божий, который заложен Господом в каждого человека. И родители должны помогать в этом своим детям».

«Живи молитвой, живи Таинствами, живи благодатью Божией — и тогда ничего тебя не смутит. Даже если весь мир отвернется от Христа, тебе не нужны будут никакие слова в защиту веры и Церкви, потому что это — твоя жизнь, ты знаешь о святости Церкви без доказательств ума, а опытом».

«Нельзя “идти войной на епископский сан”, как когда-то сказал Сергею Нилусу старец Варсанофий Оптинский. Священников, а тем более архиереев вообще не могут судить мирские люди, они не знают и не понимают их тяжелейшего креста. Обличать и обновлять Церковь нельзя, — вы научитесь в старой молиться. Да в этом ничего нового и нет. В 20-х мы это уже проходили...»

Отец Василий всегда оставался для меня загадкой — сколько бы о нем ни писали, сколько бы он сам о себе не рассказывал, ощущение загадочности все равно остается. Для себя я сформулировала это так: «Мы видим, какой он перед людьми, а какой перед Богом — не знаем».