Доклад Митрополита Калужского и Боровского Климента «Особые черты миссионерской деятельности святителя Иннокентия, Митрополита Московского, в период его служения на камчатке и Аляске» на IV Свято-Иннокентьевских чтениях (15—16 октября 2005 года)

История Православия на Камчатке и на Аляске тесно связана с именем первого епископа Камчатского, Курильского и Алеутского — выдающегося православного миссионера святителя Иннокентия, митрополита Московского. Несмотря на то, что Православие на обоих берегах Берингова моря начало насаждаться за много десятилетий до него, своим нормальным устроением и подлинным расцветом церковная жизнь в этих отдаленных местах обязана его ревностной архипастырской деятельности, его неутомимым трудам по удовлетворению духовных нужд живущих там туземных народов.

Само решение о выделении Камчатки и Аляски в отдельную епархию было принято под влиянием его убедительных и ярких рассказов об успехе проповеди Слова Божия среди язычников, живших на Аляске. Прослужив там священником пятнадцать лет, в 1839 г. он прибыл в Санкт-Петербург, желая улучшить дело просвещения туземных народов далекой окраины Российской империи, которые охотно воспринимали Евангельскую проповедь, веру и благочестивые обычаи.

В Святейшем Синоде американский миссионер сделал доклад о состоянии миссии в Русской Америке и об организационных мерах по ее улучшению. В то время на всей Аляске, население которой насчитывало до сорока тысяч человек местных жителей, причем более десяти тысяч из них были крещены, служили всего четыре священника. Им приходилось совершать по морю и бездорожью многодневные путешествия для посещения отдаленных селений, что было серьезным препятствием для распространения Евангелия и утверждения в вере местных народов, ведь многих новообращенных священник не мог видеть по несколько лет после принятия ими крещения. Большинство же коренных жителей Аляски вообще не видели миссионера.

Отрицательно на деле миссии сказывалась также и удаленность места служения миссионеров от епархиального центра. Он находился в Иркутске, в нескольких месяцах пути. В связи с этим свт. Иннокентий считал необходимым увеличение «числа церквей, образование на севере Америки постоянной миссии, назначение клира и миссионеров и затем учреждение благочиннического ведомства над духовенством». Столь же важным для успеха миссии он считал издание Священного Писания, богослужебных текстов и религиозно-просветительской литературы на языках местных народов.

Святейший Синод одобрил предложения опытного миссионера и в связи с успехами по обращению язычников в Российской Америке принял постановление о восстановлении архиерейской кафедры в Северной Америке, с подчинением ей Камчатских церквей, по причине их удаленности от Иркутска. Принимая во внимание, что миссионер имел желание возвратиться к своему служению в далекий край, Святейший Синод рекомендовал его, как наиболее подходящую кандидатуру, на должность епископа на Аляску. Эти предложения Синода были утверждены 1 декабря 1840 г. императором Николаем I, который также изменил титул епархиального архиерея новоучрежденной епархии с «Северо-Американского и Камчатского», предложенный Святейшим Синодом, на «Камчатского, Курильского и Алеутского».

27 сентября 1841 г. после длительного путешествия святитель Иннокентий прибыл на свою кафедру в г. Ново-Архангельск на острове Ситка. В своем новом сане он видел, прежде всего, действие Промысла Божия, созидающего Церковь Христову в новых краях. Достигнув Аляски, святитель Иннокентий писал: «Слава Господу Богу! Я, милостью Его, заступлением Пресвятой Девы и молитвами святых, в Америке!.. Значит, что Он призрел на творение Свое — людей, столь долго блуждавших во тьме духовной и душевной. Он послал и привел нас для показания им света истины. Теперь, так сказать, дело за нами. Но будет ли что от нас? Позволят ли нам наши силы, а паче — наша леность, сделать что-нибудь? Ах, эта леность! Не будь ее — тогда все мы можем облещись силою апостолов; ибо все возможно молящемуся. Но леность не всем позволяет молиться».

Высокое назначение в сане епископа не угасило его прежней апостольской ревности. Наоборот, он видел в нем прежде всего увеличение своих обязанностей и забот об устроении церковной жизни на огромной территории Камчатской епархии, которая соединяла два континента и включала в себя Камчатку, Аляску, Алеутские и Курильские острова и побережье Охотского моря (позже к ней были присоединены отчисленные от Иркутской епархии Удский край, пограничный с Китаем, и Якутская область, а затем и отошедшие к России по Айгунскому договору Амурская область и Уссурийский край).

Считая, как он сам писал, главной целью учреждения епархии просвещение местного населения, свт. Иннокентий сразу же приступил к устройству миссии среди языческих племен и народов. Один за другим он создавал миссионерские центры, направляя в них постоянных священников. В 1842 г. он основал миссионерский центр в русском поселении Ново-Александровск на реке Нушегак (ныне Диллингам) на Аляске, где первым священником был Илия Петелин, зять свт. Иннокентия.

В следующем 1843 г., совершая поездку по Сибири, он направляет священника Романа Верещагина на реку Анадырь для миссионерской работы среди чукчей. В 1844 г. он назначает иерея Иакова Нецветова миссионером в глубину материковой Аляски для открытия Квихпакской миссии с центром в туземном селении Икогмют на реке Юкон, границы которой простирались до берегов Северного Ледовитого океана.

В 1845 г. была восстановлена миссия на полуострове Кенай в Америке, и для служения там определен иеромонах Николай. Об успешной деятельности образованных им миссий свт. Иннокентий сообщает в своем письме свт. Филарету от 22 июля 1847 г.: «Посильные действия и труды наших миссионеров Господь благословляет видимыми успехами. В 1845 г. и половине 1846 г. окрещены тысяча человек. В том числе более ста чукоч азиатских (в Анадырске). Самое большое число обращено в Квихпакской миссии (298 душ) и осталось много оглашенных».

Продолжая дело миссии, свт. Иннокентий и в последующие годы посылал священников с благовестием Слова Божия в районы с языческим населением. И для тех туземцев, которые проявляли интерес к проповеди и сами изъявляли желание принять святое Крещение, он назначал постоянную миссию.

В своем отчете за 1860 г. свт. Иннокентий пишет, что в его епархии действует уже одиннадцать таких миссий: три в Америке (Квихпакская, Нушегакская и Кенайская), восемь в Азии (Анадырская, Чаунская, Жоссейская, Устьзейская — последняя стала г. Благовещенском), две в Якутии и две на Амуре. Кроме того, проповедью среди язычников занимались священники Гижигинского, Ситкинского и Удского приходов. Основывая миссии, епископ Иннокентий был убежден, что каждый учрежденный центр должен развиваться в направлении освоения новых районов, образовывая при этом самостоятельные центры миссионерской активности.

Так, в своем отчете о состоянии Камчатской епархии на 1 мая 1850 г. он считал необходимым открытие еще двух миссий на Севере Аляски — в Колмаковском селении на р. Кускоквим и в Михайловском редуте. На юго-восточном крыле Кенайской миссии он планировал открыть отдельную миссию с центром в Нучеке, а для индейцев-тлинкитов, проживающих на материке, — дополнительный миссионерский стан в Стахинском редуте, в устье одноименной реки (ныне р. Стикин).

По мнению святителя Иннокентия, миссия должна была развиваться постепенно при осознанном принятии христианства местным населением. Последнее условие было одним из основополагающих принципов его миссионерской деятельности, которого он придерживался, еще будучи священником.

Так, в 1829 г. во время крещения эскимосов, живших на р. Нушегак, он намеренно не давал им никаких подарков, даже новых крестильных рубашек, с тем чтобы они принимали веру бескорыстно, единственно по убеждению, а не ради выгоды.

Вместе с тем он считал, что крещеные туземцы должны знать главные положения православной веры и принимать основные принципы евангельской нравственности, прежде всего — отказаться от языческих обрядов и многоженства, а также иметь готовность впредь вести жизнь христианскую — молиться, поститься, каяться в своих грехах и причащаться, крестить детей и хоронить покойников по православному чину.

Один из современников, лично знавший святителя, писал, характеризуя его миссионерскую деятельность на о. Ситка среди местных индейцев-тлинкитов, что «христианские истины были им сообщаемы сообразно с их умственной приемлемостью, т.е. при полном свободном убеждении их, а не путем насилия. Он терпеливо выжидал добровольного вызова креститься», и только тех, кто сами изъявляли желание стать христианами, он принимал с полной охотой.

При назначении священников в новые миссионерские центры он и их наставлял не торопиться с крещением обращенных из местных народов, но рассказывать им о вере и подавать личный пример своей жизни, и только после того, как они сами будут просить о крещении, принимать их в лоно Церкви. Он убеждал, что только проповедь, учение и личный пример являются единственными допустимыми и вместе с тем самыми эффективными средствами обращения язычников.

Один из русских подданных, посетивший Аляску после ее продажи США, свидетельствовал, что посеянные святителем Иннокентием «семена христианского учения... не остались бесплодными, потому что он кроме слова употребил самое могущественное в деле народного образования орудие  — пример жизни, вполне согласной с преподаваемым учением. Воспоминание о его добродетелях и поныне служит для алеутов пояснением истин, изложенных в Катехизисе».

Будучи человеком необычайно одаренным, трудолюбивым и крепким от природы, свт. Иннокентий не только руководил делом миссии, но и сам лично шел с проповедью Евангелия к местным жителям. Он посещал селения туземцев как на островах и побережье, так и в глубине материка, чтобы опытно познать духовные нужды своей паствы.

Кроме постоянных небольших, хотя и не менее опасных, поездок он совершил четыре длительных путешествия с обзором епархии, продолжительностью от восьми до восемнадцати месяцев каждое. Только во время одного из них он, по его словам, преодолел более шести тысяч километров по суше, а вместе с морскими плаваниями его путь составил около двадцати тысяч километров. И это при средствах передвижения того времени, когда даже пароходы были редкостью.

Чаще всего ему приходилось путешествовать на парусных судах, в легких байдарках туземцев, а по суше — летом верхом на лошади, а зимой в одноместной повозочке, укрепленной на санях в собачьей или оленьей упряжке. И везде, посещая свою паству, живущую в самых неприспособленных для передвижения местностях, он нес евангельскую весть, и слышавшие его язычники оставляли свои заблуждения и обращались ко Христу.

Сохранилось свидетельство переводчика Мовши Зильберберга, сопровождавшего святителя Иннокентия в одной из таких миссионерских поездок: «Трудно высказать вполне о тех подвигах, которые подъял на себя этот великий подвижник! Путешествие на оленях, недостаток иной раз пищи, суровая природа, непогодь, враждебность и оскорбления — все это старец переносил терпеливо и благодушно... Неутомимо, в течение девяти месяцев, великий старец... проповедовал истинного Бога, с одушевлением, ревностью, часто со слезами на глазах, поучал их истинам Евангелия, и труды его не остались бесплодны: за это время крестилось обоего пола около 1800 душ... Девятимесячное совместное путешествие и общение со столь великим подвижником заронило во мне первую искру веры во Христа Спасителя».

Во время поездок его жизнь неоднократно подвергалась опасностям, однако никакие испытания не могли остановить ревностного архипастыря в его равноапостольном служении. Всюду он совершал богослужения и проповедовал.

В письме свт. Филарету от 21 мая 1851 г. он писал: «Во всех церквах, мною посещенных, я отправлял Литургии, а в часовнях — молебны или бдения, и после оных предлагал поучения; и также ни одного селения, через которые я проезжал, не оставил без того, чтобы не напомнить о главной цели существования нашего на земле. И кроме того, не оставлял без молитвенного благословения и поучения и встречавшихся мне на пути... я служил для них молебны под открытым небом...».

Бывали случаи, когда он, несмотря на опасность, продлевал свое путешествие, если кто-то нуждался в его наставлении. «Как сейчас вижу, — вспоминает один из его спутников, в то время благочинный Камчатских церквей, протоиерей Прокопий Громов, — епископа Иннокентия в темную зимнюю ночь, сидящего в одеянии из оленьих кож на камне, освещаемого заревом, отражающемся на вершинах гор, окружающих пропасть, среди добродушных детей природы — камчадалов, грызущих юколу, и между не одною сотнею маленьких ездовых животных, свернувшихся в клубки и крепко заснувших от утомления. Ни одному из русских иерархов не доводилось еще вносить свое благословение в подобные юдоли».

Имея пастырскую любовь и апостольскую ревность, свт. Иннокентий изучал языки, характер и нравы туземных народов, среди которых проповедовал, и к этому обязывал все духовенство епархии. Ибо только зная человека, его строй мысли и образ жизни, можно донести до его сердца те высокие духовные понятия, которые не существуют в его языке.

По свидетельству П.Н. Воейкова, автора рецензий на труды святителя Иннокентия, он осуществлял свое миссионерское служение, «распространяя семена веры и цивилизации именно знанием природного, туземного языка просвещаемых дикарей, глубоким ознакомлением с их бытом, обычаями, нравами и преданиями, — одним словом, той беспредельной любовью и ревностью к своему назначению и призванию, которые составляют душу миссионерства».

Всем приезжавшим в его епархию клирикам святитель Иннокентий вменял в обязанность учить местные языки. Еще в бытность свою священником на Алеутских островах он в совершенстве изучил местное наречие и широко использовал его за молитвой и во время проповеди. Более того, заповедь Спасителя: «Идите, научите все народы...» (Мф. 28, 19) подвигла его на создание письменности народов, которым он нес Слово Божие.

В период своего приходского служения он создал грамматику алеутского языка и перевел на него Евангелие, Апостол, Катехизис, Божественную литургию и некоторые молитвы, на алеутском языке им также было составлено поучение «Указание пути в Царство Небесное».

Позже, после присоединения к Камчатской епархии Якутской области, местным духовенством под руководством святителя Иннокентия был осуществлен перевод на якутский язык Божественной литургии и книги Нового Завета, за исключением Апокалипсиса.

Особое внимание святитель Иннокентий уделял воспитанию детей в вере и нравственности. В своем письме к обер-прокурору Святейшего Синода графу Н.А. Протасову он писал: «Учить всех детей простого народа — вот мысль, которая давно меня занимает и которую мне отчасти удалось привести в исполнение и, благодарение Господу, видеть от того некоторые плоды».

 Из Охотска, по дороге к месту своего архиерейского служения, свт. Иннокентий пишет письмо благочинному Камчатских церквей протоиерею Прокопию Громову, в котором поручает ему, «чтобы во все воскресные дни дети поучаемы были в церквах христианской нравственности, в виде простых безыскусственных с ними разговоров».

На следующий год после его прибытия на кафедру им было предписано при всех храмах и миссиях епархии учреждать школы для детей. Находясь зимой 1844 г.

в Ново-Архангельске, епископ Иннокентий сам проводил занятия для детей и обучал их Закону Божию. Эти занятия посещали до 150 детей.

Весной этого же года он писал: «С половины 1842 г. по всем Американским церквам, а также в Камчатском соборе настоятели церквей от 1 до 2 раз в неделю собирают детей обоего пола в церковь и учат их Закону Божию и вообще обязанностям их... Всех детей, собирающихся в церковь для слушания, по всей епархии можно считать до 400, кроме обучающихся в училищах и школах; а с ними число сие будет простираться более, нежели до 600».

Наставление в вере и нравственной жизни святитель Иннокентий считал необходимым условием деятельности каждого пастыря и, особенно, миссионера. «Мы, как пастыри, — писал он, — как учители, как приемники апостолов, непременно должны вполне соответствовать своему званию, то есть мы должны учить».

Посещая приходы и миссионерские центры, епископ Иннокентий всегда обращал внимание на приходские школы и состояние религиозного образования. Приступая к экзамену учеников одной из школ в Петропавловске, свт. Иннокентий обратился к ним с вопросом: «Для чего человек родится?» И сам же ответил: «Чтобы быть полезным». В этих словах заключена его жизненная позиция, ибо он всегда стремился, не жалея себя, своих сил и здоровья, быть полезным Церкви, Отечеству, всем без исключения людям. При этом он не различал национальности и социального положения человека, но в каждом видел образ Божий.

Святитель-миссионер был одинаково расположен ко всякому человеку, сохраняя неизменную простоту в обращении с людьми самого разного чина и звания: с высокопоставленными и знатными особами и с не знающими грамоты кочевниками он был одинаково приветлив и внимателен. И это привлекало к нему всякого, кто был с ним знаком, располагало следовать примеру его жизни, его веры и служения. Это качество его души позволяло ему быть не над паствой, а среди нее, ибо, имея большой жизненный опыт, проницательность и сострадательную любовь, он хорошо знал нужды самых разных людей и, участвуя в их судьбе, способствовал укреплению их в вере и благочестии.

Даже устроение миссий и церковное строительство, которым он определял первое место в своей деятельности, не было для него самоцелью, но служило духовным интересам людей. Приехав на Камчатку, святитель был извещен о недовольствах камчадалов распоряжением благочинного, который запретил совершать венчания вне храмов, как это прежде делали некоторые священники из-за крайней удаленности селений от центра прихода.

Святитель Иннокентий легко примирил стороны, отдав распоряжение построить по всем селам часовни, снабдив каждую переносным антиминсом, и в них совершать венчание. Такие же часовни строились по его указанию и на Аляске, и в Сибири.

В этих часовнях верующие регулярно собирались на общественную молитву. При посещении их священником или епископом в часовне совершалась Божественная литургия на переносном антиминсе. В отсутствие священнослужителя местные жители собирались в часовне для чтения и пения молитв, дозволенных мирянам. Ответственным за проведение общественных богослужений назначался чтец, который при необходимости также мог совершать Крещение по чину, установленному для мирян.

Отличительной чертой миссионерского служения святителя Иннокентия была его искренняя христианская любовь к туземным народам, пребывавшим в полудиком состоянии, не знакомым ни с благами цивилизации, ни с элементарными приемами хозяйствования, не имевшим своей письменности и жившим первобытной общиной.

В то время как католикам понадобилась специальная папская булла 1537 г., разъяснившая испанским миссионерам, что индейцев можно считать принадлежащими к человеческому роду, православный священник оправдывал даже некоторые жестокие, на взгляд европейца, их обряды и обычаи, в которых он видел проявление любви и уважения туземцев к своим родственникам.

В отличие от большинства просвещенных современников он не презирал местных жителей, придерживающихся языческих взглядов, но умел видеть в них добрые черты. Он писал: «Чем более знакомлюсь с местными, тем более люблю их и тем более убеждаюсь, что мы с нашим просвещением далеко, далеко уклонились от пути к совершенству, почти не замечая того; ибо многие, так называемые, дикие гораздо лучше многих, так называемых, просвещенных, в нравственном отношении». К этому доброму началу, которое святитель видел в аборигенах Северной Америки, Камчатки и Восточной Сибири, и была обращена его пламенная проповедь веры.

Распространение веры он считал главным долгом и целью своего служения. «Он был не только учителем в обыкновенном смысле слова, — говорил о святителе Иннокентии епископ Алеутский и Аляскинский Николай (Зиоров), — но и учителем Слова Божия (Евр. 13, 7), т.е. благовестником».

Комментируя слова святителя Филарета Московского о святителе Иннокентии, что «в этом человеке что-то апостольское», епископ Николай говорит: “Да, в личности святителя Иннокентия было, действительно, что-то такое, что решительно и резко выделяло его на общем фоне современной ему действительности и что, бесспорно, сближало его более, чем кого из тогдашних деятелей на ниве Божией — с апостолами!.. что же именно? Это, первее всего, его пламенная вера, а затем, как плод этой веры, — его дивная проповедь... «Ныне я говорил здесь грозное слово, — писал он однажды о себе одному лицу, — и, кажется, подействовал... Ах! что я сказал: подействовал? — нет, нет! не мы действуем, а нами действует благодать!” Благодать! — вот именно то, что и составляло силу его благовествования, вот то именно, что и влекло к нему слушателей, — вот этим, между прочим, он уподоблялся апостолам! Сближает его с апостолами и его простота во всем, начиная с домашнего обихода и кончая служебным его отношением ко всем — и высшим, и низшим себя... Сближает его с учениками Христовыми, и, особенно, с Павлом апостолом, — и его трудолюбие...».