Заметки о христианстве в современном мире

В современном обществе слово «кризис» стало настолько расхожим, что во многом потеряло свой смысл. Ученые и публицисты рассуждают о кризисе цивилизации, о нем пишутся статьи и монографии. Обсуждая эту проблему уже достаточно долгое время, мы постепенно привыкли считать, что живем в состоянии кризиса.

Кризис этот проявляется во многих сферах, негативные процессы очевидны, о них много говорится: это и почти полная потеря нравственной ориентации, особенно у молодого поколения, это различные социальные недуги, которые стали почти обыденным явлением — резкое увеличение числа людей, страдающих алкоголизмом и наркоманией, количества самоубийств. Несмотря на все усилия правоохранительных структур, медицины, общественных, религиозных организаций, болезни общества стремительно распространяются и усиливаются во всем мире.

Все это свидетельствует о том, что кризис цивилизации действительно имеет место. Какой цивилизации? Полагаю, той, что складывалась на протяжении последнего столетия: ее принято называть «постхристианской». В самом этом слове кроется глубокая неправда, потому что «постхристианская» — это как бы цивилизация, которая наступила «после христианства», то есть предполагается, что христианство благополучно отжило свой век и наступила некая иная эпоха.

Это не так. Христианство, Церковь так же, как и Сам Христос — вчера и сегодня и во веки те же (см. Евр. 13, 8). Сегодня, как и много веков назад, люди приходят в храмы, встречают Живого Бога, встают на путь спасения. Но та часть человечества, которая не просто забыла христианство, а сознательно отреклась от Христа, сделала все, чтобы доказать себе и миру, что исповедание христианства не имеет ничего общего с сегодняшним днем. Вот эта-то цивилизация, антихристианская по сути, бросает вызов не столько религии, сколько самой себе, сознательно попирая основные принципы отношений человека и Бога, что и является на самом деле причиной глубочайшего кризиса.

Дело в том, что человек как биологический, социальный объект, пользуясь технической терминологией, «не предполагает существования в таком режиме»: человек не может жить без Бога! Слова Тертуллиана о том, что человеческая душа по природе своей христианка, очень точны. И если человечество в основной своей массе отрекается от Бога, начинает сопротивляться Ему, тем более бросает вызов своему Творцу — такая цивилизация обречена.

Даже если оставить в стороне религиозную составляющую проблемы, — цивилизация, которая провозгласила гедонизм, культ наслаждения конечной целью человеческой жизни, также не может существовать длительное время, потому что она просто нежизнеспособна.

История преподает нам несколько подобных уроков; в их числе и распад великой Империи: греко-римская цивилизация пала именно потому, что поклонилась идолу гедонизма. Из общества, порабощенного культом наслаждения, уходят героизм, самопожертвование, чувство ответственности — все то, что представляется ему «лишним», неразумным, идеальным.

Необходимо вспомнить и базаровский «лопух на могиле»: из него произрастает пренебрежительное отношение к христианству в современной России; корни его — в грубом позитивизме второй половины XIX века. Наши современники только подхватили и развили до крайности мысли достаточно наивные, глупые и нахальные, которые казались «великим взлетом» человеческой мысли полтора столетия назад.

Мне очень понравились слова диакона Андрея Кураева (а это автор, любящий парадоксальные высказывания) о том, что атеизм — это тупиковая ветвь эволюции; ведь атеизм — также одна из характернейших черт цивилизации, о которой мы говорим: атеистической, антихристианской, гедонистической. И мы действительно живем в период ее кризиса.

* * *

Как это отражается на православии? Меняется ли оно во времени? И да, и нет.

С точки зрения истории Церкви, конечно, изменения происходили и происходят. Так, на каждом Вселенском Соборе вырабатывались догматические определения, раскрывалась та или иная сторона Откровения, которая до этого, может быть, оставалась в тени. Меняется во времени церковная практика, формы церковного искусства. С таких позиций можно говорить о православии XXI века, так же, к примеру, как о православии времен Римской империи, или Византии, или Древней Руси — каждый временной период отличается своими особенностями. И внешние особенности нашего бытия, язык проповеди, проблемы духовной жизни, конечно, связаны с тем образом жизни, который ведет человек.

С другой стороны, православие неизменно, поскольку является Откровением Бога о Самом Себе. Оно неизменно, как неизменен Сам Бог. Не меняется Его отношение к человеку, то, чего Он ожидает от самого совершенного, излюбленного Своего творения.

Поэтому можно сказать, что в Церкви есть временное и вечное. Вообще христианин — это человек, который сознает себя предстоящим пред лицом Божиим, пред лицом вечности. Именно эту — вечную — сторону жизни Церкви секуляризованный мир не может понять и принять, упрекая Церковь в консерватизме и архаичности.

Сами эти понятия неравнозначны. Церковь действительно консервативна, в первом значении этого слова (консервативный — отстаивающий неизменность), без каких-либо негативных оттенков. Подлинный консерватизм верующего православного человека проявляется в верности Христу, в осознанном и постоянном следовании евангельским заповедям.

Расцерковленный мир вкладывает в понятие «консерватизм» другое значение: «то, что тянет назад, в безвозвратно ушедшее прошлое». Нетрудно заметить, что в «системе координат» общества, обожествляющего прогресс в сфере технических достижений человеческого разума, вообще не находится места «вечным ценностям». Ему кажутся «несвоевременными» любые напоминания о том, что основой существования для человека являются чувства любви и верности, а не господствующий ныне лозунг «Бери от жизни все!». Отрицание чего бы то ни было вечного в принципе — а Церковь и призвана неустанно напоминать людям о вечности — порождает в секулярном мире резкое чувство неприятия по отношению к ней.

Архаизм — понятие другого ряда, это «внутренняя» опасность Церкви. Она возникает там, где проявляется слепое следование внешним традициям, пристрастие к архаике в церковной жизни.

Есть такой пример, который Господь попустил для нашего вразумления — старообрядчество. Там есть и сарафаны, и кафтаны, и платки вроспуск. Там есть строго каноническая иконопись, там есть благолепное духовное пение без всяких там итальянских партесов… В общем, есть много добрых и хороших вещей, но нет Церкви. Особенно явно это у беспоповцев, которые отказались от совершения Божественной литургии, обычаями заменили Таинства. Вот логическое завершение пути следования требованиям архаики, пример того, что внешние традиции, вообще нечто внешнее действительно может заслонить собой Христа, скрыть истину.

Традиции — всего лишь сосуд, который должен сохранять в себе живительную влагу, ради этого он изготовлен. Но если это очень красивый, драгоценный сосуд, есть великий соблазн озаботиться тем, чтобы влага «не мешала», не портила изделие — вылить его содержимое, а сам сосуд аккуратненько вытереть, поставить на почетное место и охранять. Но сохраняет ли свое значение пустая оболочка?

«Что всего дороже для вас в христианстве?» — центральный вопрос работы философа В.С. Соловьева «Три разговора». «Краткая повесть об антихристе» содержит гениальное прозрение — ситуационную модель, которая указывает на некие болевые точки христианского сознания. Те, для кого важнее всего «старые символы, старые песни и молитвы, иконы и чин богослужения», поддаются обману, выбирая «Всемирный музей христианской археологии» вместо живой Церкви, Тела Христова. Думаю, каждому человеку необходимо познакомиться с этим произведением, чтобы подходить к вопросу соотношения внешнего и сущностного здраво, трезво, «с рассуждением»; не пытаться сводить православие к этнографическому набору обрядов и традиций, а тем более ограничений и запретов.

* * *

Христианство всегда было иноприродно миру: «Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15, 19); «все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2 Тим. 3, 12). То, о чем говорит Евангелие, подтверждается всей историей Церкви. Пример тому — возникновение и расцвет монашества, отшельничества в самые вроде бы благополучные, самые славные времена христианства. IV век, гонения закончились, могущественная Римская империя становится христианской — казалось бы, наступает такой период, когда христиане могут испытывать только чувство радости, перед ними открываются широкие возможности для общественной деятельности. Но именно в это время начинает «наполняться» пустыня. Почему? Перед нами антиномия, которая непреодолима до конца. Христианин, живущий в миру — это все равно человек, идущий на компромиссы. Компромиссы могут быть разного уровня, их приходится искать всегда, в разное время, в разных условиях. И неправда, что в IV—V веке необходимость в уступках миру была меньшей, чем сегодня.

Мы вообще плохо знаем историю: нам кажется, что тот мир, в котором мы живем, чудовищен, что именно сейчас наступили самые тяжелые, страшные, соблазнительные времена. Это не совсем так. Многое из того, что нам приходится наблюдать в современном обществе, уже было. Но так же, как и столетия назад, ежедневно, в каждом своем поступке христианин находится в ситуации выбора. Нужно понимать еще вот что — нельзя раз и навсегда Евангелием измерить весь мир: взять Евангелие как некий измерительный прибор и соотнести с ним все жизненные ситуации. Но необходимо, как говорил преподобный Серафим Саровский, «напитаться духом Евангелия», чтобы руководствоваться им во всей своей жизни и в миру сохранять в себе дух Христов.

Под куполом константинопольского храма Святой Софии по приказанию императора Юстиниана была помещена надпись: «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся». Как храм Божий посвящается Богу, так и любое дело своих рук, саму свою жизнь христианин посвящает Творцу: «Ты доверил мне этот великий дар, но моя жизнь — Твоя, Господи, предаю ее в руки Твои». Так, при любых условиях, в обществе или в пустыне, в монастыре или в миру, мы приближаемся к тому, чтобы сделать свое существование служением Богу и ближним.

* * *

Церковь — это часть общества? Безусловно. Но рассматривать Церковь как один из социальных институтов, как делает это современное секулярное общество, ни в коем случае нельзя.

Нам часто приводят в пример деятельность различных западных конфессий и религиозных организаций, начиная от Католической Церкви и заканчивая «Армией спасения», которые занимаются благотворительностью, социальным служением на профессиональной основе. В истории мы находим множество подтверждений тому, что приходя в мир, христианство приносило с собой принципы социальной ответственности, доказывало обществу необходимость заботиться об «униженных и оскорбленных», вдовах и сиротах, о людях, которые не нашли себе места в социуме или выпали из него по тем или иным обстоятельствам. Вспомним хотя бы знаменитые «Василиады» Василия Великого: странноприимные дома, столовые, школы, больницы для бедных и увечных, которые открывались по инициативе святителя.

Но вот о чем необходимо сказать: широкая благотворительность есть некий плод деятельности Церкви в этом мире, причем в условиях, когда границы Церкви, государства и нации совпадают (в истории России так было совсем недавно, в некоторых странах такая ситуация сохраняется и по сей день).

Церковь изменяет мир, и общество, преображенное христианской закваской, приступает к реальной, деятельной заботе о своих членах — о ближних. Социальную работу начинают вести люди, чьи сердца были озарены проповедью Евангелия. Вот эта евангельская проповедь — это главное, основное дело Церкви! Проще говоря, задача Церкви — не в том, чтобы основывать благотворительные учреждения, ее спасительная миссия — нести людям слово Божие, чтобы под влиянием церковной проповеди они сами начали заниматься благотворительностью.

Однако сегодняшнее секулярное общество если и готово признавать Церковь (скорее, терпеть ее существование), то только в качестве социального института. Нам говорят: «Вы занимайтесь там… престарелыми, а еще лучше — даунами. Можно в тюрьму пойти, так и быть, — эти люди уже как бы вычеркнуты из общественной жизни. А в школу — лучше не надо, школу мы вам доверить не можем. Ступайте лучше в колонию для несовершеннолетних».

Такое отношение к Церкви характерно для секулярного сознания. Здесь даже не стоит усматривать какой-то заговор, думать, что мы сталкиваемся с некой согласованной политикой. Просто современный мир готов видеть Церковь исключительно социальным институтом — «собесом» в капиталистическом обществе. Конечно же, мы не имеем права на это согласиться.

Передо мной как правящим архиереем при острейшем дефиците кадров в нашей епархии постоянно встает выбор — куда направить священника. Люди испытывают нужду в поддержке, наставлении, в присутствии Церкви в больницах и тюрьмах, в школах и домах престарелых. Не может быть однозначного ответа на вопрос, что важнее: говорить о Христе, смысле человеческой жизни людям, вступающим в жизнь, или тем, кто уже готовится предстать пред Господом? Но секулярное общество готово предоставить нам лишь одну возможность: «Идите в дом престарелых». И это довольно нелогично, потому что для самого этого прагматичного общества было бы полезнее, если бы молодые люди имели возможность на добром фундаменте строить свою жизнь.

Конечно же, христианство доказывается делами: «вера без дел мертва» (Иак. 2, 20). Евангельские слова обращены к каждому из нас, и задача Церкви — сделать так, чтобы они зазвучали в нашем сердце по-настоящему.