Дочь простоты и доверия

Ваше Блаженство, дорогой владыка Владимир, Митрополит Киевский и всея Украины! Ваши Высокопреосвященства, Ваши Преосвященства, досточтимые отцы, братия и сестры, уважаемые участники и организаторы настоящих Чтений!

Наша очередная встреча в Свято-Успенской лавре на сей раз посвящена размышлениям о дружбе. С одной стороны, это глубоко символично, ибо именно личная дружба соединяет многих из числа организаторов и участников Чтений. С другой стороны, это также и закономерно, потому что благоутвержденный разум всегда направлен на постижение сути вещей. А сутью киевских встреч, как все мы убеждаемся с течением времени, является именно тот феномен, о котором нам и предстоит вести речь и имя которому дружба. Здесь, в благословенной Свято-Успенской Киево-Печерской лавре, столь богатой духовными дарами и историческими испытаниями, самое место и самое время воздать должную честь дружбе.

Союз дружбы

«Друзья мои, прекрасен наш союз!», — воскликнул Александр Сергеевич Пушкин в одном из своих стихотворений. Слова эти очень распространены в образованной среде, их обильно цитируют. Но именно следующая строка, которая вспоминается гораздо реже, как раз и открывает нам глубокий смысл самого союза дружбы: «Он, как душа, неразделим и вечен…»

Цельность личности, о которой мы много размышляли в этих стенах в прошлом году, является естественным и очевидным основанием для дружбы. Я чуть не сказал «крепкой» дружбы, но спохватился, потому что никакой иной дружба не бывает: без цельной крепости дружба вообще перестает быть. И тогда речь может идти лишь о более простых, хотя и не менее важных формах человеческой привязанности: о товариществе, о приятельстве, о знакомстве — то есть о том, чем традиционно богат любой нормальный человек.

Но дружба — это состояние другого рода, и она редка именно потому, что может существовать лишь в своем чистом, тяготеющем к совершенству виде.

Там, где личность разделена сама в себе, а душа не в состоянии достичь цельности, там нет и почвы для дружбы. Союз дружбы напрямую зависит от качества личности и от состояния души: вот почему «он, как душа, неразделим и вечен».

«Орудие Божие»

Феномен дружбы и по природе своей подобен феномену души, и потому чрезвычайно сложен в исследовании: о нем хочется сказать так много, а словами можно выразить так мало! И нам надлежит отдать дань благодарной памяти английскому христианскому мыслителю, литератору и лингвисту профессору Клайву Льюису за его глубокое исследование этой темы в эссе под названием «Любовь».

«Дружба — не награда за ум или вкус, а орудие Божие, — пишет он, — с ее помощью Господь открывает нам красоту другого человека. Этот человек не лучше сотен прочих, но мы увидели его».

Так, во времена молодости человеческого рода, Господь увидел Авраама, отца всех верующих во Единого Бога. Увидел и избрал, ибо тот ходил пред Богом непорочно. «Веровал Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность, и он наречен другом Божиим», — свидетельствует в своем Послании апостол Иаков (Иак. 2, 23). Ветхозаветный евангелист — пророк Исаия также передает в словах обращения Господня к потомкам Авраама очень важное для нас определение: «…Семя Авраама, друга Моего» (Ис. 41, 8).

Но как может человек, сотворенный из праха земного, быть другом Бога?

«Когда взираю я на небеса Твои — дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» — недоумевал в свое время псалмопевец Давид (Пс. 8, 4–5), которого Господь, по свидетельству Писания, нашел «по сердцу Своему» (1 Цар. 13, 14). И вслед за этим Давид в своем псалме приоткрывает завесу над антропологической тайной человека: «Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его» (Пс. 8, 6–7).

Так при каких же обстоятельствах рождается дружба Творца и человека, который после грехопадения носит в себе уже не только рай, но и ад?

Вспомним историю избрания Авраама: он «веровал Богу», то есть доверял Ему безусловно и безраздельно, не раздумывая и не давая себе усомниться. Человек доверял Богу до самопожертвования, до пожертвования сына своего единородного, единственного, заветного… Последнее было для верующего сердца Авраамова выше всех сил. Ведь требование человеческого жертвоприношения Богу Всевышнему было невозможно понять, ибо это противоречило смыслу веры, превосходило возможности разума и преодолевало границы рассудка!

Результатом доверия Богу было откровение Аврааму на горе Мориа тайны грядущего спасения человеческого рода, а также участие самого Авраама и его сына в этом откровении в качестве центрального прообраза.

Но в те дни, часы и мгновения, когда старец и его сын шли к холмам Салима, восходили на будущую Храмовую гору, слагали из камней жертвенник, — в то время они еще не знали, что «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 16). Отец доверял Богу, сын доверял отцу, они верили Господу, — и это было единственно возможным и единственно верным состоянием сердца и ума, при котором они устояли в вихре страшных мыслей, под тяжестью гнетущих искушений и во мраке неизвестности.

То было явлением дружбы Творца и Его Творения, какой не бывало на земле со времен изгнания праотцев из Рая. Полное доверие, не растворенное ничем иным, простое и чистое, без примеси тонкого яда, который в мире падшего человека способен исходить от любой мысли и вещи.

Дружба — это больше, чем одно из проявлений привязанности, чем один из видов любви. Дружба представляет собой состояние, которое до грехопадения было естественным для первозданного человека в его отношении ко всем и ко всему.

Так дружил Господь с нашими праотцами, пребывавшими в Эдемском саду. Спустя долгое время, в ином мире и в иных обстоятельствах Авраам оказался способен на такую дружбу, ради которой он был избран и призван.

И здесь мне вспоминается то, как была восстановлена дружба Иисуса Христа и отрекшегося от Него Симона, сына Ионы. Во время трапезы на берегу Галилейского моря Спаситель трижды вопросил Петра, любит ли он Его, и трижды Петр отвечал одинаково: «Так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя». Но, опечалившись после третьего повторения вопроса, он добавил: «Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя» (Ин. 21, 15–17).

Симон Ионин не произносил покаянных слов, не пытался оправдаться и не умолял о прощении. Он доверил Сыну Божию свое сердце, открыл его и впустил Бога в свое самое сокровенное, об истинном содержании которого сам он — может быть, уже, а может быть, еще — ничего не знал. Он призвал Бога увидеть и оценить то, что составляет самую глубинную суть его, Симоновой личности, и совершить над ней Свой Страшный суд: «Ты все знаешь…»

И если в руках Бога дружба — это орудие исследования сокровенных глубин человеческой личности и средство воплощения в жизнь ее лучших качеств, то в руках человека дружба становится ключом, которым он открывает дверь своего сердца перед Богом, услышав Его призывание: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3, 20).

Среди великих мужей Ветхозаветной истории лишь Авраам и Моисей были названы друзьями Бога. О Боговидце сказано, что «говорил Господь с Моисеем лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Исх. 33, 11). Авраам и Моисей были удостоены таких откровений Всевышнего, равных которым не было вплоть до проповеди Иисуса Христа — Сына Божия, Сына Человеческого.

С тех пор прошли века и тысячелетия, и вот, в дни земного служения Христа Спасителя круг друзей Бога расширился до двенадцати и вскоре — до семидесяти человек. А потом этот круг и вовсе раскрылся для любого, кто пожелал бы войти в него, при одном лишь условии, что он будет в полной мере сознавать меру принимаемой на себя ответственности.

Апостол Иоанн Богослов излагает в Евангелии, как совершилось это таинственное сближение и соединение узами дружбы Бога и человеческого рода.

«Вы друзья Мои»

Заповедь о любви и о таинстве дружбы Иисус произнес во время Тайной Вечери. Сказанное Им столь важно и многозначительно, что станет основанием для наших дальнейших размышлений о дружбе.

«Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.

Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего… Сие заповедаю вам, да любите друг друга» (Ин. 15. 12–17).

Мы видим, что в отношениях Бога и человека сложилось принципиально новое положение вещей. Теперь каждый призывается к дружбе с Творцом и принимает на себя ответственность быть таковым в меру того, как он сам начинает постигать, что же Сын Божий слышал от Отца Своего.

Бог открыл Себя человеческому роду в полноте Пресвятой Троицы; все Три Лица, все Три Ипостаси Божии явлены в мире людей, — и это доверие Всевышнего обязывает человека быть достойным такого откровения, такого предложения дружбы.

Отсюда исходит и единственное средство для поддержания этой дружбы: мы только тогда имеем право, честь и достоинство быть друзьями Христа Спасителя, когда исполняем то, что Он заповедал нам. Иначе обратной дружеской связи не будет, и человек останется более или менее благочестивым потребителем милости и благодати Божией, которая преподается ему свыше с любовью, но по снисхождению к его немощи и из сострадания.

И, конечно же, каждый понимает, что другом может назвать человека только Сам Бог, а из здравомыслящих людей сам никто и никогда не осмелится принять на себя эту прерогативу Пресвятой Троицы. Потому что Бог знает о каждом из нас всё, а мы способны вместить лишь то знание о Нем, которое доступно нашей природе, или, как поет Церковь в праздник Преображения Господня, «якоже вмещаху ученицы Твои славу Твою, Христе Боже, видеша»…

Говоря о Боге, о Царствии Небесном, о тайнах Вечной жизни и — что сейчас особенно важно для нашей мысли, — о взаимном познании Бога и человека, апостол Павел разъяснял христианам Коринфа: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан».

И далее святой апостол неожиданно указывает три нити, которые дружески связывают нас, земных, — с Небом, с Творцом, с Вечностью: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь». И что более всего знаменательно, так это его своеобразное примечание: «Но любовь из них больше» (1  Кор. 13, 12–13).

«Если будете иметь любовь»

Об этом и поразмыслим. Потому что в Евангелии от Иоанна Христос Спаситель также именно с любовью связывает право христиан быть сонмом Его друзей: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 35).

Мы можем догадываться о том, почему любовь больше надежды, — может быть потому, что надежда, как принято считать, умирает последней, а «любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13, 8). Но почему любовь больше веры? И может ли любовь оправдать и спасти для Вечной Жизни человека, который не знает Бога или не имеет осознанной веры в Него? И что же дает человеку силы для того, чтобы утверждать в своем сердце образ и подобие Божие, совершая свой личный подвиг любви?

В истории нашего земного Отечества и в нашем современном обществе это вопрос чрезвычайной важности. Поиск ответов на него ведется все более интенсивно, по мере осмысления обществом того, как жила великая страна без Церкви и без Бога десятки лет. Как она одерживала победы и чем оплачивала их? Как же, наконец, сложились посмертные пути искренних граждан атеистического государства, которые не были христианами, не являлись членами Церкви и даже не считали себя верующими в традиционном смысле этого понятия? И почему все это время мы воевали: то с внешним врагом, то сами с собой?..

О причине постоянных войн — а я имею в виду и братоубийственную гражданскую смуту, и Великую Отечественную войну, и репрессии, и трагедии военных действий в Афганистане, и боль кавказских боев, — об их причине в Писании сказано коротко и всеобъемлюще: «Избрали новых богов, оттого война у ворот» (Суд. 5, 8). Но мне кажется, что на примере боевого братства, на примере воинской дружбы мы сумеем быстрее и точнее понять слова Иисуса Христа о том, что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 12).

Во время сражения не остается места полутонам или оттенкам человеческих отношений: жизнь и смерть сходятся так близко, что тени больше нет. В таких обстоятельствах героизм и предательство, мужество и трусость становятся не крайними понятиями, а сиюминутной реальностью, вариантами мгновенного выбора. И тогда раскрывается глубинная, стержневая суть личности. И мне думается, что в этот момент бытия молитвенные труды христианских предков способны принести свой спасительный плод в сердцах поколений, рожденных после них.

Святейший Патриарх Алексий II однажды назвал это, порою даже не всегда осознаваемое, подсознательное влияние православия на судьбы наших современников «генетической христианской памятью» поколений. И речь здесь идет не о «границах Церкви» и не о тайне спасения. Мы говорим лишь о жертвенной любви — той, которая лежит в основании видимого и невидимого мира и оправдывает тех, кто способен выразить ее делом.

Сергей Сергеевич Аверинцев в своей статье под названием «Неожиданность здравомыслия» писал, рассуждая о взглядах Герберта Честертона: «Как всё на земле — чудо, всё на земле — битва, нет ничего, что не было бы битвой. Знание этого совершенно необходимо, чтобы говорить о жизни, о самой сердцевине жизни». Это очень верно и точно сказано…

Но дальше автор допускает оговорку: «Для чего оно (это знание, — М.Ф.) не годится, так это для разговора о реальной войне, совершающейся не в человеческом духе и не в тихом садике раздумий, а на грязи полей и дорог, месимой солдатскими сапогами, — но это другой вопрос». И здесь мне хотелось бы, вопреки оговорке Сергея Сергеевича, соединить битву человеческого духа с тем самым «другим вопросом», то есть, с потом и кровью окопных солдатских будней. Потому что наши ветераны любой из войн ХХ столетия почти единодушно исповедуют, что «в окопах неверующих не бывает».

И мне кажется, каждый, кто пережил гибель боевых друзей, верит обетованию Христа Спасителя о грядущей встрече (Ин. 16, 22) и вторит Его словам, обращаясь к своим погибшим братьям по оружию: «Мы увидимся с вами опять, и возрадуются сердца наши, и радости нашей никто не отнимет у нас».

О том, как близка эта правда реальной войны битвам человеческого духа, свидетельствует признание преподобного Силуана Афонского, выстраданное на поле духовного сражения, которое он вел весь свой монашеский век: «Молиться за людей — это кровь проливать».

«Друг, для чего ты пришел?»

Говоря о дружбе, мы неизбежно вспомним и о предательстве. Но уже не в контексте войны и мира, а несколько глубже — в евангельской истории.

После Тайной Вечери Иуда знал тайну спасения мира. По определению, он был в кругу друзей Иисуса. И когда в Гефсиманском саду он приблизился к Учителю, Иисус задал ему два вопроса. Вспомним их в той последовательности, в которой описывают события страстной ночи евангелисты Матфей и Лука.

Иуда, «подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его. Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел?» — свидетельствует апостол Матфей (Мф. 26, 49–50). Апостол Лука приводит еще одно вопрошание Христа Спасителя, которое чаще вспоминается и охотнее цитируется: «Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого?» (Лк. 22, 48).

Иуда предал больше, чем своего Учителя, и больше, чем Сына Человеческого. Он сделал то, о чем говорили и предупреждали ветхозаветные авторы Писания. «Открывающий тайны потерял доверие и не найдет друга по душе своей, — утверждал Иисус, сын Сирахов. — Рану можно перевязать, и после ссоры возможно примирение; но кто открыл тайны, тот потерял надежду на примирение» (Сир. 27: 16, 22–23).

Существуют разные мнения о том, вкусил ли Иуда преломленного Хлеба и испил ли из благословенной Чаши — или же покинул Сионскую горницу прежде совершения евхаристического канона. Во всяком случае, он знал многое, но вместо того, чтобы воздать благодарение, он совершил предательство.

И здесь мне вновь вспоминаются слова Сергея Сергеевича Аверинцева из уже упомянутой статьи: «Благодарность — говорит он, — это самое сердце счастья; вычтите из счастья благодарность, и что останется? — всего-навсего благоприятные обстоятельства, не более того. А всерьез поблагодарить — дело поистине серьезное, и кто знает людей, знает, что оно дается нелегко».

Основополагающим из семи церковных Таинств пребывает Евхаристия. Само это слово, означающее «благодарение», выражает таинственную суть спасения. Молясь у престола, священнослужитель возносит ко Господу слова: «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся… Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи, и молим Ти ся, Боже наш».

Обращение Иисуса к Иуде не оставляло для последнего никаких возможностей для самооправдания. Он не воздал благодарения, но открыл врагам тайну в разгар вселенской духовной, а для Сына Человеческого — и физической битвы за человека, за весь человеческий род.

Что бывает, когда люди утрачивают способность дружить между собой, передает нам Писание. Воистину пророчески звучат слова о том, что когда «все друзья ополчатся друг против друга; тогда сокроется ум, и разум удалится в свое хранилище. Многие будут искать его, но не найдут, и умножится на земле неправда и невоздержание» (3 Езд. 5, 9–10). Увы, современная жизнь предоставляет более чем достаточно примеров для подтверждения истинности этих горьких пророчеств.

«Взойдет утренняя звезда»

Полагаю, что и в жизни каждого из нас наверное есть опыт переживания, связанный с предательством друга. Не стану разглагольствовать на эту тему, но для ободрения прочту простое, светлое и мудрое стихотворение молодой белорусской поэтессы Любови Шелег, безвременно ушедшей из этого мира:

«Обманет друг — познаешь много. Познаешь много — найдешь дорогу. Найдешь дорогу — мудрее станешь. Мудрее станешь — любовь узнаешь. Любовь узнаешь — душа родится. Душа родится — жизнь состоится». Все может обратить во благо любящий Господь, непреложны обетования Которого о том, что «претерпевший… до конца спасется» (Мф. 10, 22)

А это значит, что, приближаясь к завершению нашего краткого размышления о дружбе, мне хотелось бы пожелать всем нам, а наипаче — нашему молодому поколению, всемерного развития своих способностей быть другом, уметь дружить и дарить свою дружбу тому человеку, которого мы вдруг увидим очами сердца. Ведь тогда наши души взаимно раскроются, как цветы на солнце, и наполнят наши сердца радостью. И тогда, по словам апостола Петра, воистину «взойдет утренняя звезда в сердцах ваших» (2 Пет. 1, 19).

Эта звезда пребывает истинным символом свободы человеческой личности. И  всякий раз, когда мы вспоминаем величественное обетование Господа нашего Иисуса Христа о том, что истина сделает нас свободными (Ин. 8, 32), я призываю всех нас вспоминать и увещевание о свободе, которое было произнесено премудрым сыном Давидовым Соломоном: «Любовь и дружба освобождают, — обращается он к каждому из нас, — сбереги их для себя… сохрани пути твои благоустроенными» (Притч. 25, 10).