“Особенности, трудности и первоочередные задачи православной миссии в современной Украине”(часть II)

Протестантизм

Пестрое понятие “инославия” охватывает широкий спектр протестантских течений-оттенков — от “классических” баптистов до замысловатых “религиозных групп неопределенной конфессиональной принадлежности”.

Работа с каждой из религиозных организаций требует, во-первых, хорошего знания проповедуемой ею доктрины. И разговор следует строить, не стесняясь показать разницу православного и неправославного понимания какого-то момента Писания или предания. Есть хороший опыт как классических противосектантских диалогов, так и современных листовок и брошюр. Хотелось бы, чтобы сегодня и завтра мы смогли поделиться опытом миссии в среде протестантов.

Новые религиозные движения

и деструктивные культы

Сейчас в Украине отмечается высокая активность новых религиозных движений. В принципе, мы уже пережили период стремительного роста количества и качества этих образований. Каждое из них уже нашло себе место, заняло определенную “экологическую нишу”. Нашлись свои адепты, выработался образ действия на украинской почве.

Теперь перед нами стоит задача изучения новых религиозных движений и тоталитарных культов. Особенно важным представляется выяснение вопроса: чего же не нашел человек в Церкви, уйдя в секту?

Да, часто в рядах сектантов оказываются люди с психическими проблемами, зависимые, принадлежащие к крайним слоям населения. Но достаточно часто мы видим в числе приверженцев самых ужасных движений и культов и добропорядочных граждан, думающих и внутренне благочестивых. Что же подвигло их на такой шаг?

Язычество и традиционность

Особого внимания миссионеров требует бурно возрождающееся язычество. Оно содержит опасный антихристианский потенциал, который уже успела почувствовать Россия. Там некоторые языческие группировки насаждают мысль, что христианство — это “жидовская вера”, неприемлемая для русского народа, И, значит, христиан нужно бить, в соответствии с печально известной пословицей, чтобы “спасти Россию”. Нападения “бритоголовых” на православные храмы и монастыри в России уже являются страшной реальностью. Я серьезно опасаюсь того, что в скором времени мы можем оказаться в такой же ситуации. Тем более что язычество, убеждая последователей и вольных слушателей в том, что именно оно — “истинно украинское” (“питомо украінське”), претендует на особые симпатии к нему со стороны властей.

Духовное образование

Немного затрону и вопросы духовного образования.

Как вам известно, решением Священного Синода Украинской Православной Церкви Духовное училище Полтавской епархии преобразовано в Миссионерское духовное училище Украинской Православной Церкви. Теперь мы имеем специализированное учебное заведение, готовящее не просто будущих пастырей, но пастырей-миссионеров. И в этой работе пока больше проблем, чем достижений. Как ректор Миссионерского духовного училища, хотел бы поделиться некоторыми из проблем.

Вследствие недостатка опыта, миссиология в большинстве духовных учебных заведений по уровню и качеству преподавания находится не на ведущих позициях. И преподаватели иногда не вполне представляют, какое важное значение имеет преподаваемая ими дисциплина.

В условиях изменившегося мира изменений требует преподавание апологетики и сектоведения, сравнительного и основного богословия. Не выдерживает критики часто остающийся на уровне столетней давности курс гомилетики.

Поэтому нужен обмен опытом преподавания. Нужна координация программ. Нужны, возможно, курсы или семинары по подготовке преподавателей. Обращаюсь к присутствующим здесь преподавателям с просьбой подумать об этом.

Нужны и новые преподавательские кадры, в том числе и из тех, кто прошел путь “поисков истины”, побывав в сектах, и из тех, кто имеет серьезное светское образование.

Благотворительность

и социальное служение

как формы миссии

Благотворительность и социальное служение являлись всегда важнейшими формами миссии. Однако многие из приходов и церковных благотворительных организаций занимаются этим по привычке, а иногда даже и “для галочки”: на Пасху, к примеру, посетили детский дом и раздали 200 куличей; на Рождество побывали в тюрьме, раздали 1000 конфет. Но ведь эти действия содержат в себе огромнейший миссионерский потенциал, который не используется.

Каждый акт благотворительности, каждое проявление социального служения пусть будут не только утолением телесного голода, но и привнесением духа — хотя бы его частицы. Не просто насыщение, но и слово о Христе, Который есть “истинный хлеб, сошедший с небес” (Ин. 6, 51).

Проблема языка богослужения,

проповеди и богословия

Особо остро стоит вопрос языка миссии. Украина в этом смысле значительно отличается от большинства стран, опыт миссионерства в которых нам известен. Попробуем проанализировать некоторые особенности нашей языковой ситуации.

Исторически “церковным”, “богослужебным” языком был церковно-славянский, он же сформировал церковное сознание многих поколений наших соотечественников. И вопрос перевода богослужения на современный разговорный язык у подавляющего большинства паствы вызывает неприятие — от глухого ропота до откровенного и публичного провозглашения украиноязычного богослужения “безблагодатным”. С другой стороны, опыт украинослужащих псевдоцерковных организаций показал, что патриотический порыв и молитвенное возношение ума и сердца к Богу — совсем разные вещи. Громогласно разафишированные “новые переводы богослужения” на поверку оказались не такими уж хорошими и удобопонятными. И сейчас многие из раскольников возвращаются к церковно-славянскому языку, который прежде клеймили как “русский” и “имперский”. Положение в протестантских — классических или ультрасовременных — религиозных организациях пока не берем в расчет, оно — предмет анализа более подробного.

Но проблема языка богослужения, при практически всеобщем использовании и восприятии церковно-славянского, является острой и болезненной. Непонятность церковной службы лишает ее большой части миссионерского влияния, если не считать — большей. Аргумент же о необходимости объяснять значение непонятных слов и изучать с паствой церковно-славянский язык правилен, но только для самой внутренней миссии. Лишь самые воцерковленные найдут силы и время рыться в словарях и выяснять значение темных и неясных фраз.

Да и уровень нашего знания богослужебного языка оставляет желать лучшего. Многие из людей с академическим богословским образованием испытывают сложности с переводом общеизвестных молитвословий и церковных гимнов. Мало кто способен адекватно не то что перевести, — объяснить смысл, к примеру, задостойника Великого Четвертка “Странствия Владычня”, строки из акафиста “Радуйся, еже како ни единаго же научившая”, выражения из Евангелия: “чермнует бо ся дряселуя небо” (Мф. 16, 3). А отсюда — путь к возникновению странных и причудливых “народных” переводов и суеверных толкований слов молитв и песнопений. Как, например, выражение “лож конь во спасение”, используемое даже некоторыми священниками в качестве “богословского оправдания” лжи...

Чтение на церконно-славянском Апостола практически становится только внешним “исполнением Закона”. Даже хороший чтец с правильной дикцией мало что сможет донести до слушателя, и Псалтирь — та полезнейшая и назидательнейшая книга, о которой Отцы говорили, что лучше стать солнцу, чем престать ее чтению, — исключается в приходской практике из богослужения под любым предлогом, во многом вследствие ее малопонятности. Требы — дело зачастую людей малоцерковных, и они почти полностью лишены миссионерского влияния. Погребальные “Земле, зинувши...” и “паки возвращшася к тебе рождшей: еже по образу Создатель прият...” и поемые в подавляющем большинстве приходов тропари мертвенны по Непорочнах в такой редакции: “Святых лик обрете источник жизни” — пауза, и далее скороговоркой: “и дверь райскую да обрящу и аз путь покаянием”. Несть числа таким примерам. Они, при всей их глубине и богатстве, звучат для большинства слушателей красиво, но непонятно.

И не то больно, что указанные и не указанные сложности и недопонимания порождают анекдоты, которые смакуют все, кому не лень. Проблема-то в том, что мы упускаем возможность свидетельства точными и благолепными, выверенными и возвышенными словами церковных песнопений.

Возможно, следует подумать о продолжении работ в тех направлениях, которые велись около ста лет назад под руководством архиепископа Сергия (Страгородского), — работ по исправлению богослужебных книг. Не перевод на современный украинский, но замена темных и малопонятных, а зачастую и неблагозвучных выражений будет, думаю, воспринята народом церковным.

С болью должен сказать и о том, что сейчас мы имеем ситуацию практически полного отсутствия украиноязычного богословия. Попытки быстрого и скоропалительного создания собственного богословского языка пока особенных успехов не принесли. А неуклюжие термины вроде “переістачення” вместо “пресуществление” отнюдь не способствуют развитию богословия.

Мне могут возразить, что всеобщей потребности в этом пока не существует. Да, но как мы можем свидетельствовать о Христе на украинском языке, не имея более или менее разработанной терминологии? Вспомните, что в проекте нашей Миссионерской концепции указан принцип использования национальных языков; это ведь относится не только к крымско-татарскому или болгарскому — в местах проживания представителей тех и других национальностей, но и украинского — по всей территории Украины. Мы должны опережать потребности, и во многом формировать их.

У нас есть примеры как хорошие, так и плохие. Корректно использует самую сложную и серьезную богословскую терминологию Блаженнейший Митрополит Владимир — в его проповедях и выступлениях можно видеть пример лучшего украиноязычного богословия. С другой стороны, у некоторых горе-богословов, подражающих суперсовременным движениям, мы встречаемся иногда с заменой традиционного и означающего Евангелие выражения “Благая Весть” низким по слогу “Хорошая новость”, — вот пример неверного и непродуманного перевода или попытки “осовременивания” языка и “понятного перевода”.

Беда и в том, что нет хорошего и приемлемого православным миром украинского перевода Священного Писания. Более или менее плохие переводы прошлого получают альтернативу в виде конфессионально окрашенных переводов настоящего. Как результат, при пробуждении национального сознания и самоидентификации многих из наших сограждан именно с украинским языком мы не можем предложить им Слово Божие на родном языке. “Общепризнанный” же и самый распространенный перевод Ивана Огиенко критики не выдерживает. Хотя есть достаточно удачные переводы Нового Завета, но их сложно найти, и в результате каждый проповедник пытается переводить самостоятельно. О последствиях говорить больно.

После обсуждения этого вопроса в секциях нам следует, наверное, подумать о создании филологической группы, которая начала бы понемногу, при участии филологов и других необходимых специалистов, разрешать указанные вопросы.

Издательство и цензура

Большое значение приобретает сейчас наша издательская деятельность. Но в условиях так называемой “религиозной свободы” и “свободы предпринимательства” появляется многое множество псевдохристианской литературы, содержащей и явное искажение православного вероучения, и апокрифических сказаний, и мифических житий, и вообще литературы низкопробнейшей. И все это — под маской “православности”, да еще и с благословениями “вселенского патриарха” или “старцев Святой Горы Афон”.

Что делать? Сейчас очень стыдно говорить о цензуре, ведь она — символ тоталитарного прошлого. Но вспомним, что само слово “цензура” происходит от латинского “censeo”, что означает “высказывать свое мнение, оценивать, решать, определять”. И я являюсь сторонником активной оценки — “цензуры” — издаваемого, с привлечением необходимых специалистов-богословов. Очевидно, в каждой епархии должен быть издательский совет или, по старинке, “цензурный комитет”, который может и должен давать оценку различным изданиям. И иметь право не благословлять к реализации в приходских лавках те или иные книги. Чтобы дело просвещения паствы было делом не только вкуса отдельного пастыря (вкус может быть не очень правильным), но и делом специалистов.

Другая проблема состоит в том, что при издании любому бизнесмену намного проще сделать репринт, чем выпустить в свет новую книгу. Да и дешевле переиздать старинное издание, чем постараться найти современное. В результате книжные лавки заполнены прекрасными книгами, изданными сто пятьдесят лет тому назад и переизданными позавчера — книгами, написанными языком того времени. И прекрасные творения Отцов издаются в переводах полуторавековой давности (кроме нечастых изданий новых переводов и отрывков в периодике, да нескольких глубоких и дорогостоящих богословских монографий, посвященных какому-нибудь древнему автору).

Вследствие этого мы в проповеди современным людям говорим языком позапрошлого века — с соответствующими результатами. А ищущие не могут найти современных переводов Златоуста или аввы Дорофея, Василия Великого или Добротолюбия.

Но так долго продолжаться не может! Свято место пусто не бывает, и взамен серьезных авторов — тех самых, которые жизненно необходимы в свидетельстве, — читатель может найти тот “ширнепотреб”, о котором говорилось выше. И, ознакомившись с оным, надолго отвратиться от православия, которое в его “свете” покажется религией невежд, ханжей и фарисеев. Такое состояние на руку многочисленным проповедникам, которые предложат и книгу, и буклет, и плакат, и листовку. Да, у них много денег, — но ведь находят же наши бизнесмены “от издательства” средства для печатания “Лекарства от греха”, “Что делать нам, грешным” и акафиста “Прибавление ума”!

Подумав об этом на съезде, нужно принимать решения о координации издательской деятельности и повороте ее в нужное направление.