Русские в Эстонии

Автономные Церкви в юрисдикции Московского Патриархата имеют отличия, обусловленные культурными, историческими и политическими особенностями тех стран, на территории которых они находятся. Этот материал посвящен проблеме конфликта идей и ценностей в среде прихожан православных храмов Эстонии.

Недавно на службу в наш храм пришел прихожанин-эстонец, которого я не видел со времен апрельских событий, связанных с переносом памятника Воину-освободителю в Таллине. За долгое время накопилось множество вопросов и проблем, поэтому, когда среди прочего разговор зашел о тех волнениях, я не слишком удивился. Надо отдать должное этому человеку — он никого не обвинял, лишь поделился тем грузом переживаний, которыми отозвалось в его сердце все происшедшее. Он стоял рядом со мной — простой человек, старающийся быть православным, — а его слова, не совсем грамотно произносимые, но искренние, в очередной раз свидетельствовали об огромной разнице в понимании исторической правды, существующей между нами. 

Слушая его, я подумал о том, что проблема исторической правды существует не только в медиа-поле, не только для историков,  политиков и журналистов. Не в последнюю очередь за ней стоит объективный конфликт менталитетов, противостояние двух столь разных образов мышления и жизни — «Запада» и «Востока», протестантской Европы и восточно-христианской, православной России. Рассуждая об этом, я невольно задумался о том, каков же менталитет нашей паствы, паствы Эстонской Православной Церкви  Московского Патриархата? Кто мы в этом конфликте? Какие факторы определяют нашу близость к тому или иному берегу? Каковы перспективы миссии Церкви в этой среде?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, приходится принять за основу один очевидный факт — в русскоязычной среде Прибалтики нет единства даже внутри той или иной отдельной страны. В данный исторический момент эта среда существует в конфликте идей и ценностей.

Кто Я?

Советская политика в области трудовых ресурсов ввергла в плавильный котел внутренней миграции огромное множество людей. Оторванные от привычной языковой и культурной среды, они волей-неволей приблизились к тому образу, который назывался «советским человеком». Но политические процессы 80–90-х нанесли этой искусственной общности сокрушительный удар: началась дезинтеграция относительно единого русскоязычного социума. Это была культурная катастрофа, поскольку русскоязычное общество Прибалтики, не имея самовоспроизводящейся гуманитарной элиты, не успело дорасти и до самодостаточности. В одночасье оказавшись нежеланными гостями национальных демократий, отделенные от исторической (и уже изрядно подзабытой) Родины границей и бытовыми интересами, они неожиданно оказались под гнетом ответственности за свою собственную культурную судьбу. Падение «железного занавеса» окончательно разрушило хрупкую стену, защищавшую их от давления «западного» менталитета, носителями которого в той или иной степени оставались прибалтийские народы. Конечно, смещение менталитета («озападнивание») наблюдалось и до «перестройки» — для русскоязычной общины Прибалтики это давний и объективный процесс, своего рода постоянный вектор развития.

Новая жизнь, резко усилившееся культурное и языковое давление оказались для русскоязычной среды сильнейшим вызовом, которому не нашлось единого ответа. Следствием стало расслоение русскоязычной среды — расслоение не только и не столько экономическое, сколько социально-культурное. Те, кто смог рискнуть относительно высоким уровнем бытового комфорта, уехали. Те же, кто остались, оказались перед лицом необходимости ответить на вопрос «кто я?» — без этого построить свое существование в новых условиях не представлялось возможным.

Можно сказать, что на этот вопрос русскоязычные жители Прибалтики дали три разных ответа: «я русский», «я русский, но не россиянин», «я знаю только то, что я родился здесь». На этих ответах, в свою очередь, базируются три пути самореализации: консервация, интеграция и ассимиляция, и, соответственно, три условных группы, на которые разделилось большинство русскоязычного населения.

Консерваторы

Для людей первого (консервативного) типа родина находится на Востоке, ее столица — Москва, а Церковь (если они религиозны) — Русская Православная. Им не надо задавать уточняющего вопроса, если речь идет о победе «наших» на футбольном поле. Для них характерно поддержание тесных культурных связей с Россией и российское гражданство, регулярное участие в выборах, хотя мало кто из них готов воспользоваться возможностью возвращения на родину — слишком высока степень привязанности к материальным благам, к комфорту западного образа жизни. В Эстонии таких людей немного, и в жизни местного русскоязычного сообщества они не играют заметной роли. Это отстраненность живущих на чужбине и осознающих этот факт.

Большинство прихожан нашего Пантелеимоновского прихода города Палдиски принадлежат именно к этой группе. После Великой Отечественной город был закрытой военной базой, и, в силу известных причин, здесь сложилась «маленькая Россия». Те, кому довелось пожить в военных городках времен СССР, легко поймут, о чем идет речь. В 1994 году российский военный флот ушел, кто мог — ушли вместе с ним, но многие остались. Те, кто постарше, остались жить в этой «маленькой России», и живут в ней до сих пор. И так дело обстоит не только у нас — во множестве городов и селений «маленькая Россия» продолжает существовать, сохраняя как определенный стиль русско-советского отношения к миру и человеку, так и проявляя несомненные признаки его увядания. Можно предположить, что постепенно на остатках этой группы сложится небольшая колония российских граждан, обслуживающая интересы бизнеса и культуры метрополии.

Интегративисты

Для представителей второй группы (сторонники интеграции) восстановление своей идентичности является противоположностью превращению в маргинала на окраинах Европы. Но для них «быть русским» — это лишь осознание своей «инаковости» по отношению к эстонцам. Они уже четко отличают себя от жителей России в культурном и ценностном плане и перспективы свои видят только в Прибалтике или в Европе. Россия для них — вполне чужая страна, и поездка туда — это просто туризм. Их политические интересы редко выходят за пределы Прибалтики. Как правило, они имеют гражданство страны проживания; те, кто помоложе, владеют местными языками, активно участвуют в экономической и политической жизни страны (и связаны с ней на долгие годы через банковско-кредитную систему). В целом они ощущают себя европейцами более, нежели русскими («русскость» для них — внутриэстонское качество). Для них либеральные ценности западного мира не идол, но и не пустой звук — они просто ими живут.

Представители этой группы наиболее открыты для западных СМИ (иностранные языки знакомы многим по опыту жизни и работы на Западе), и в русскоязычной среде они нередко являются источником «альтернативной» информации. Именно среди этих людей (если они обращаются к Церкви) велик спрос на «европейское православие»: они осознают свою идентичность, но ориентированы на преимущества западного образа жизни, и поэтому в своей вере, как правило, являются приверженцами идеи религиозной свободы (которая противопоставляется господству буквы и обряда). Среди них вы не встретите «борцов с ИНН» или напряженных апокалиптических чаяний — это люди действия, которым для объяснения своих неудач и просчетов нет нужды в «жидо-масонах» или других фундаменталистских схемах. Кроме того, в этой среде довольно велик процент «сознательных» агностиков — впрочем, это может быть проявлением современной западноевропейской ментальности. Иными словами, в религиозном отношении эта группа неоднородна.

Ассимилянты

Третья группа «просто живет», но в ней наибольшее количество маргиналов: язык страны пребывания они знают редко, гражданства, как правило, не имеют, а если и хотели бы его получить, то лишь для того, чтобы получить возможность свободного передвижения по Евросоюзу. Впрочем, и в отношении российского гражданства для них важен лишь фактор свободы перемещения (или отсутствия таковой), то есть понимания гражданства как устойчивой совокупности прав и обязанностей у них нет. В религиозном отношении представители этой группы чаще всего индифферентны, и в целом культурные запросы у них невысоки. Определяющими для них являются материальные условия существования. В церковном отношении в этой среде максимален запрос на «отправление культа», голый обряд. В то же время многие из этих людей являются носителями старых антицерковных «страшилок» советской эпохи.

Именно в этой группе наиболее ярко проявляется тенденция к ассимиляции — например, в смене фамилий на национальные (представители первой и второй групп в состоянии обойтись без подобной мимикрии). Это касается и политических убеждений — во время «Бронзовой эпопеи» основную массу защитников монумента составляли представители первой и второй групп, а представителей этой группы было незначительное меньшинство.

В любом случае, все эти три условные группы роднят именно устойчивые изменения, произведенные долгим соседством с людьми западной ментальности, и это — существенный фактор, определяющий, в том числе, и реалии церковной жизни Прибалтики.

Перспективы

Несмотря на существующее разделение, русскоязычные жители Прибалтики (в нашем случае жители Эстонии), осознающие себя православными, в подавляющем большинстве являются членами Эстонской Православной Церкви Московского Патриархата, и в обозримой перспективе это неизменная данность. Почему? Потому что для представителей первой и второй групп, ЭПЦ МП, помимо ее собственно евангельской функции просвещения и крещения, является мощным инструментом поддержания собственной идентичности — это  своего рода мостик в Россию, путь к себе. Для третьей группы — это источник аутентичного (и, стало быть, действенного) обряда. В  этом — истоки верности Церкви-Матери даже невоцерковленных христиан, не оперирующих каноническими категориями: нарастающая разница менталитетов будет увеличивать разрыв с русской жизнью и современной русской культурой, но не с Русской Церковью.

При существующем направлении развития умов, в Православных Церквях Прибалтики со временем возрастет роль людей европейской ментальности, и здесь для нас особое значение приобретает опыт существования православия в западном мире, особенно опыт Русской Православной Церкви Заграницей. Здесь наиболее важен ее навык сохранения традиции и здорового консерватизма в условиях западного общества, без фундаменталистского противопоставления ему. С другой стороны, у «европейского православия» нам необходимо учиться действовать в условиях мультикультурности и мультирелигиозности, учиться совершать свою апостольскую миссию с учетом фактора человеческой свободы — только так мы можем не потерять социально и экономически активную «вторую группу»: формула «русский — значит православный» в условиях пробуждения западного менталитета уже совершенно неэффективна.

Что касается Эстонии, то принципиально важной задачей является живая миссия в эстонской среде. Сейчас на ее пути, помимо нашей замкнутости, стоит мощный идеологический барьер со стороны самих эстонцев: для большинства из них православие — это «русская вера», нечто унижающее их обостренное национальное чувство. Поэтому полагаться на то, что «гора пойдет к Магомету», нельзя — «Магомету» надо идти к «горе». Активная миссионерская работа Церкви могла бы помочь настоящей интеграции, разрушая идейное средостение между русскими и эстонцами, вовлекая и тех и других в «общее дело» Христово, задавая общий вектор ценностей и предоставляя возможность живого общения и узнавания друг друга.

Cвященник Алексий Колосов — настоятель храма вмч. Пантелеимона,

г. Палдиски, Эстония