Испытание вечными истинами

Следует сразу оговориться, что не всем существование такого явления, как современная православная художественная литература, представляется очевидным. Мне приходилось встречаться с мнением, что дифференциация здесь неуместна и необходимо вести речь просто о хорошей христианской литературе, в которую априори включены все подобные тексты. Тем не менее, как я постараюсь показать ниже, к настоящему дню сформировался целый круг авторов, чье творчество можно охарактеризовать именно как современную православную художественную литературу.

Художественная литература должна быть в первую очередь хорошей с чисто литературной точки зрения. Подчинение ее любой идеологии дает зачастую странные результаты (скучные и глупые «православные» книжки, к сожалению, тоже встречаются). История мировой литературы полна замечательных примеров глубоко христианского отношения к действительности. И английская, и американская литература дает нам немало имен: Д.Остин, Ч.Диккенс, Г.К.Честертон, Д.Макдональд… Интерес к развитию христианского начала в творчестве русских писателей породил за истекшее десятилетие целый пласт исследований. К счастью, в современном литературоведении акцент от изучения социальных аспектов творчества великих писателей золотого века русской литературы сместился в сторону более глубокого проникновения в онтологический смысл их текстов. Так, увидели свет работы, посвященные православию в творчестве Гоголя, Пушкина, Достоевского. В качестве отдельного примера можно привести монографию И.А. Есаулова «Пасхальность русской словесности», в которой исследуются границы между духовной и светской сферами русской культуры и выявляется пасхальное начало в литературных мотивах, сюжетах и жанрах.

1990-е годы прошли под знаком вполне объяснимой вспышки интереса не только к православию, но и к прежде высмеиваемым мистике и эзотерике. Книжный рынок наводнили многочисленные оккультные издания и незамысловатые философствования в духе Пауло Коэльо. Настоящим камнем преткновения стал Гарри Поттер, разделивший даже православных на два почти непримиримых лагеря. Сила печатного слова в нашей стране по-прежнему настолько велика, что, как и в прошлые века, позволяет читателю, отдавая предпочтение той или иной книге, заявлять о своей социальной и политической позиции. В ситуации, когда рейтинги продаж книжных магазинов возглавляет беллетристика, упустить столь обширное поле для проповеди Благой вести было бы непростительным упущением.

Сегодня молитвословы, жития святых, воспоминания известных религиозных деятелей, сборники проповедей и советов на все случаи жизни и сейчас составляют, пожалуй, наибольший процент продукции церковных издательств, но потребность в других произведениях, а конкретно в художественной литературе, вырисовалась со всей ясностью. Собственно говоря, подобные произведения создавались еще в 80-х, но только сейчас их стало возможно публиковать без купюр и оговорок. В этом зазоре и сформировалась та современная православная художественная литература, о которой пойдет речь. «Современная» — означает не только то, что она написана и издана в 1990—2006 годах, но прежде всего то, что она обращена к современникам, отвечает на их глубинные интересы и чаяния. Именно жаждой ответов на насущные вопросы, на «злобу дня» и сообразностью духу времени вызвана необычайная популярность книг диакона Андрея Кураева, о. Максима Козлова и других православных публицистов. Но публицистика — еще не художественная литература.

Произведения, относимые нами к современной православной художественной литературе, сегодня тяготеют к двум полюсам, которые условно можно обозначить как «традиционалистский» и «западнический». К первой я отношу замечательные рассказы наших современников Валерия Лялина, священников Николая Агафонова, Ярослава Шипова, Александра Шантаева, Вячеслава Тулупова, стихи и прозу Е.Санина, Т.Шипошиной и других авторов. Общие составляющие их произведений — чудо реальной жизни, случаи «на приходе», судьбы обыкновенных верующих людей, живущих в России XX—XXI веков. Всю совокупность этих текстов хорошо определяет заголовок «Непридуманные рассказы» (название сборника Л.Запариной). Второе направление черпает вдохновение в английской христианской литературе, три кита которой — Толкиен, Льюис, Честертон.

Для первого пути характерен определенный реализм: чудо не противоречит описываемому миру, а органически происходит из него как ответ на молитву, как исполнение обетований. Приходская повседневность — вот тот материал, из которого рождаются герои этих очерков и рассказов. Замечу, что перу о. Александра Шантаева принадлежит глубокое и точное исследование такого спорного явления, как народное православие, в котором отголоски языческих верований настолько крепко спаяны с христианским учением, что проследить историю их взаимопроникновения становится проблематичным. Городскому интеллигенту подобное «бабье обрядоверие» глубоко непонятно и чуждо, и не одна полемическая статья посвящена разоблачению «темных суеверий». Тем более удивительно, насколько аккуратно и осторожно подходит к решению этого вопроса о. Александр: без осуждения, а с нескончаемым терпением и любовью в попытке понять.

Почти все рассказы и повести писателей-священников описывают в основном сельскую приходскую жизнь, ту народную стихию, в которой и дремлет, как в колыбели, подлинно русское начало. Персонажи этих произведений часто очень похожи, почти на одно лицо: это покорные своей женской доле старушки, хоронящие мужей и сыновей, это пьющая от безысходности глубинка, бедное сельское духовенство, рабочие фабрик… В одном образе юродивого как в капле дождевой воды собирается вся народная душа с ее падениями и покаянием.

Что же, кроме сана авторов, позволяет сказать, что перед нами — православная художественная проза? Ведь присутствие церковной атрибутики и христианских образов не делает произведение, в котором они использованы, православным автоматически —достаточно вспомнить некоторые визуальные образы и речевые клише, используемые в современной рекламе. Более того, серьезное, без тени улыбки, описание «правильной» жизни не только нагоняет скуку, но и вызывает реакцию отторжения.

Во-первых, смысловым стержнем всех этих повестей и рассказов выступает встреча человека с Богом, долгая и трудная дорога к воцерковлению. Недаром именно историей обретения веры — самым личным, сокровенным —хочется, с одной стороны, поделиться со всеми, а с другой — сохранить в тайнике сердца только для себя одного. Во-вторых, на первый план закономерно выходит моральный, этический аспект. В-третьих, истории эти зачастую, на первый взгляд, очень грустны и пессимистичны.

Какая из треб чаще вспоминается священнику, какая окружена наибольшим количеством мелких примет, условностей и обрядов? Безусловно, отпевание и следующие за ним помины. Священник за всю свою жизнь принимает в свои руки столько младенцев и провожает в путь всея земли стольких людей, что не удивительно, если на смерть, главную загадку человеческого бытия, он смотрит иначе, чем человек, который далеко не каждый день сталкивается с проводами умерших. Увидеть в банальной вроде бы жизненной истории глубокий смысл — удел только христиански ориентированного разума. Проза таких православных писателей — это проповедь в образах, назидание без принуждения, разговор по душам. Поэтому нередко автор здесь выступает одним из героев повествования наряду с другими выдуманными и реальными персонажами, как, например, в книге «Мене, текел, фарес» О.Николаевой, где он не является сторонним наблюдателем, а принимает деятельное участие в разворачивающихся событиях.

Второе направление современной православной художественной литературы ориентировано, как уже говорилось, на западные образцы, прежде всего Д.Р.Р. Толкиена, К.С. Льюиса, Г.К. Честертона.

Имена первых двух авторов воспринимаются в русской православной среде неоднозначно. В вину Толкиену ставят и зарождение оккультно-мистического жанра фэнтези вообще, и ролевые игры «толкиенистов», и то, что в трилогии «Властелин колец» тема религии и веры «не раскрыта». Однако это не мешает проводить военные игры «по Льюису и Толкиену» на приходах и в православных детских лагерях.

К.С. Льюис в переводах Н.Трауберг для 80—90-х годов стал открытием такой глубины, что даже картонный кинофильм «Лев, колдунья и платяной шкаф», с боевыми сценами, списанными с «Двух башен» П.Джексона, не ослабил этого впечатления. Осмелюсь утверждать, что современная православная художественная литература «больна» Льюисом, бредит этой любовью и живет неизбывной надеждой на появление «русского Льюиса». Обреченная на существование в тени любимого великого писателя, такая литература, по-видимому, еще долго не сможет поднять голову и создать что-то самобытное. Авторы, сохраняющие верность недосягаемому исходному образцу, лишь топчутся на месте, заимствуя героев и сюжетные ходы. «Воцерковление через Льюиса» — этот путь советской интеллигенции хорошо показан Ю.Вознесенской в «Кассандре»: через «Хроники Нарнии» главная героиня приближается к чтению более серьезных книг, напрямую рассказывающих о Боге.

Г.К.Честертону в плане споров повезло чуть больше — его читают не так много. Особенно заметно это по тому, что даже после бурного успеха «Мечети Парижской Богоматери» практически никто не вспомнил и не провел параллелей с его «Перелетным кабаком», в котором тема исламского нашествия прозвучала на полвека раньше.

«Западническая» линия в современной литературе ориентируется не на пасхальный, а на рождественский «архетип», на преобразование, а не на преображение мира, на индивидуальное, а не всеобщее. Это проза для  городских интеллектуалов, людей с несколькими высшими образованиями, по-прежнему верящих в сказки. Поэтому неудивителен успех романа о. Иоанна Охлобыстина «XIV принцип», который представляет собой попытку «сыграть на поле противника»: создать миссионерское христианское произведение, используя штампы откровенно языческой стихии фэнтези.

Издательство «Лепта-Пресс» выбрало миссионерскую художественную прозу приоритетным направлением своей деятельности, и почти все его авторы избрали второй из описанных путей. Эти писатели образуют довольно замкнутый и очень сплоченный круг. Здесь считается хорошим тоном всячески поддерживать собратьев по перу, рекламируя их книги на страницах собственных, писать друг другу предисловия, выступать коллективно, а также обороняться от «конкурентов». В их число попал, естественно, Н.Зервас со своей книгой «Дети против волшебников», которая на литературном уровне, на мой взгляд, превосходит вторую часть «Юлианны», хотя и использует сюжетную завязку последней.

Если рассматривать издания «Лепты-Пресс» как совокупность текстов, то можно подметить следующие черты: действие разворачивается зачастую не в современной России, а за ее пределами или в выдуманном мире («альтернативной» исторической или утопической реальности). Очень

силен здесь эсхатологический мотив, идея борьбы с внешней угрозой. Это романы-сказки, романы-приключения. И, что немаловажно, большинство авторов «Лепты», особенно ведущих — это женщины.

Женщине проповедовать с церковной кафедры невозможно, да никто к этому особенно и не стремится. Но рассказывать сказки (недаром в интернете Ю.Вознесенскую по-доброму называют Бабушкой Юлей), «качать колыбель», формировать культуру и мировоззрение тысяч людей — чем не призвание?

Недавно представленная публике серия «Роман-миссия» —совместный проект «Лепты» и двух других издательств —задумана именно для светского читателя (что не исключает появление книг этой серии в церковных лавках), и в определенном смысле это прорыв. Заметим, что в плане успеха «первой ласточкой» в светских книжных магазинах стали все-таки пресловутые «Дети против волшебников», так что «миссия» «Лепты» — это своеобразный ответ на вызов.

Сложность для авторов, ориентирующихся и на светского, и на воцерковленного читателей, заключается в необходимости удержать равновесие: с одной стороны, не скатиться в откровенное морализаторство и пропаганду, а с другой, сохранить разгадываемый опытным глазом символический смысл. В каком-то смысле, миссионерская художественная литература похожа на книги для детей: здесь также духовный возраст читателя не упрощает, а усложняет задачу. Дети — более строгие судьи, чем взрослые.

Современная православная художественная литература — явление молодое. Это балансирование на грани, смелое испытание границ дозволенного и, конечно же, ответ массовой культуре секулярного мира о вечной истине христианства.

* * *

Хотелось бы подробнее поговорить о новой книге Е.Чудиновой. Роман «Держатель знака» написан писательницей в 1982—85 годах, и настоящее издание представляет собой его вторую редакцию, датированную 2005 годом.

Действие романа развивается в послереволюционной России, в годы Гражданской войны и противостояния белых и красных. На чьей стороне находится автор, догадаться не трудно. Романтика рыцарства, воплощенного в офицерах царской армии, — основа, на которой ткется этот гобелен. Исторический материал Чудинова знает прекрасно, исправно предоставляя читателю переводы французской речи, источники цитат, инвентарные номерки… Правда, очень странной натяжкой выглядит именование белых офицеров монархистами. Для всякого человека, более или менее знакомого с нашей историей, очевидно, что на знаменах Белой идеи было начертано отнюдь не «Боже, царя храни», а «Власть — Учредительному Собранию!». (О роли, которую сыграли будущие лидеры Белого движения в заговоре против последнего русского императора, и стремительном взлете их карьеры после Февральской революции можно прочесть, например, в вышедшей в этом году книге историка В.Кожинова «Правда сталинских репрессий».)

В Россию начала ХХ века автор погружается с головой, взахлеб описывая потерянное: храмы и квартиры, зонты и шляпки, Манеж и Бульварное кольцо… Собственно, весь роман и состоит из этого потока сознания: даже что-то делая, персонажи постоянно медитируют о прошлом, причем характер этих медитаций настольно схож, что отличить мыслеобразы одного героя от воспоминаний другого не представляется возможным. Само действие развивается неравномерно, какими-то рывками, герои возникают, не представившись, и исчезают не попрощавшись. Е.Чудинова так торопится раскрыть перед читателем хитросплетение их судеб, что не поспевает как следует показать нам некоторых своих статистов, оставляя их болеть и умирать лишь в речи и воспоминаниях других персонажей. Стоит, конечно, отметить, что нити повествования кое-где подвязаны весьма ловко и кое-что объяснено достаточно, но в целом роман оставляет очень сумбурное впечатление. И, самое главное, остается вопрос: почему эта вещь переиздается «Лептой» под титулом «Роман-миссия» и ставится в ряд православных произведений? Ведь между Чудиновой 1985 года и 2005 лежит многое и многое.

Да, «Мечеть Парижской Богоматери» стала бестселлером, автоматически подняв статус ранних, мало кому известных произведений теперь знаменитого автора. Но на какую православную миссию может претендовать роман, насквозь пропитанный оккультизмом, темной мистикой, рассказами о переселении душ, самоубийствах во имя чести и нервных расстройствах утонченных натур? (В истории литературы выделяется один роман-эксперимент, посвященный самоубийству ради любви к Богу — это «Суть дела» Г.Грина, но речь сейчас не об этом).

Писать об оккультных корнях русской революции, еврейско-массонском заговоре — дело, мягко сказать, неблагодарное, но в «Держателе знака» все это закручено так туго, что и не разберешься, тем более, когда повествование перескакивает от одного героя к другому таким образом, что трудно понять, кому принадлежит та или иная реплика.

Редакция 2005 года дает себя знать, но пришивать заплату к старым мехам… Например, египетский крест анх (анкх), символ вечной жизни в Египте фараонов, выдается в романе за древний христианский символ. Да, он был воспринят в качестве такового Коптской Церковью (у которой, впрочем, есть более знаменитое изображение креста), но развития в европейском и византийском христианстве не имел. Более того, египетский крест сигнализирует скорее об увлечении его владельца оккультизмом, чем древним христианством. Несомненно, Воплощение, Крестная смерть и Воскресение Сына Божия бросили свет в обе стороны истории — и в прошлое, и в будущее. Прозирая грядущее, языческие народы иногда подходили очень близко к знанию об Истинном Боге. Но зачем нам, знающим о Христе и почитающем Честное Древо Животворящего Креста, старые тайные знаки умершей религии египтян?

На мой взгляд, если уж какой роман Е.Чудиновой и издавать в рамках православного романа-миссии, так это «Ларец» —замечательную приключенческую историю, полную многих интересных открытий и находок. Сомневаясь в возможности существования тайного рыцарского ордена, тем более в среде духовенства (что, кстати, бросает тень на все остальное «непросвещенное» духовенство), история воцерковления девочки в безрелигиозном XVIII веке звучит удивительно актуально, а череда таинственных, захватывающих происшествий делает книжку отличным подарком подростку. Да, в «Ларце» полно своей мистики, колдовства, даже магии, но все эти элементы отступают перед лицом Высшей Правды. Нечувствительность автора к историческому времени собственного произведения только один раз кольнула глаза: встреча Пасхи для главной героини проходит разочаровывающее незаметно, не влечет за собой ее духовного перерождения, для которого, казалось бы, создано все условия. Жаль, что «пасхальность русской словесности» (термин И.А. Есаулова), остается в «Ларце» нераспознанной и неугаданной.

При всей политической заостренности «Мечети Парижской Богоматери», читается этот роман удивительно легко, характеры персонажей ярко очерчены, каждый несет отпечаток своей собственной жизненной истории. Всего этого в «Держателе знака» нет. Ни описание религиозности Н.Гумилева, ни введение в ряд действующих лиц святителя Луки (Войно-Ясенецкого, который почему-то на протяжении всей истории упоминается только в звательном падеже — «Владыко») не делают «Держателя знака» православной книгой, так же как навешивание на себя крестов и иконок колдунами не делает последних чадами Православной Церкви.

Идея, вдохновляющая «Лепту-Пресс», сама по себе бесспорно замечательна, и сегодня можно сказать, что издательство выпускает неплохую беллетристику, однако главному редактору все-таки стоит задуматься над тем, что именно в данном случае предлагается светскому читателю под этикеткой «православная литература».