О «смртоносне дубине» и о беседах с бесами

В 2007 году Издательский Совет Русской Православной Церкви получил от Храма Христа Спасителя срочный заказ: издать акафист святому апостолу Луке к прибытию в Россию его святых мощей. Дело это для Издательского Совета самое обычное — храмы, монастыри и епархиальные управления нередко обращаются к нам с просьбой издать богослужебные тексты, необходимые им для празднования какого-то своего знаменательного события. Чаще всего речь идет об акафисте, как о самом популярном сегодня жанре церковных песнопений.

Однако на этот раз задача оказалась сложнее: выяснилось, что за две тысячи лет ни в греческой, ни в русской богослужебной традиции такого акафиста не было написано или, по крайней мере, не существовало текста, который был бы утвержден священноначалием к богослужебному употреблению. Такая ситуация не редкость в нашей гимнографии: множество вселенских и русских святых, не только новых, но и древних, не имеют порой даже специального тропаря, не говоря уже о таких крупных гимнографических формах, как служба со всеми ее составными частями или отдельный канон и акафист.

Апостолу Луке, можно сказать, «повезло»: служба ему, возникшая еще на греческой почве и переведенная вместе с другими песнопениями в составе служебных Миней на церковнославянский язык, давно вошла в наш богослужебный обиход. Под 18 октября находим стихиры и канон апостолу Луке еще в XII веке. Входит эта служба и в состав современных Миней, разумеется, в несколько другой редакции, восходящей к середине XVII века. Но акафиста этому святому до сих пор в церковнославянской гимнографии не было.

Впрочем, в Интернете был обнаружен акафист на современном сербском языке, составленный Мирко И. Наничем (сербы сейчас нередко пишут такие богослужебные тексты), а также некий текст, декларированный как «акафист святому апостолу Луке: перевод на церковнославянский  в современной орфографии с дополнениями». Однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что текст этот — совершенно безграмотный перевод сербского акафиста на странный диалект, представляющий собою смесь церковнославянских и русских грамматических форм.

Издательский Совет предложил заказчику издать не акафист, а молебное пение апостолу Луке, включив в книжечку канон и стихиры из минейной службы. Но наше предложение было отвергнуто: нужен акафист. И тогда было решено срочно сделать новый перевод с сербского на церковнославянский. Конечно, срочная работа почти никогда не бывает выполнена идеально, но все же в переводе, опубликованном Издательским Советом, нет таких ошибок, какие в большом количестве можно наблюдать в переводе из Интернета.

Опечатки и орфографические или пунктуационные ошибки, по мнению некоторых пользователей Интернета, не мешают понимать смысл текста: есть даже особый стиль письменной Интернет-речи, предполагающий «творческое переосмысление» правил письма. Да, неаккуратность в выражениях можно представить себе на каком-нибудь популярном форуме, куда люди пишут походя, без особого трепета бросаясь словами. Мы же говорим о тексте, который декларирует себя как богослужебный гимн на богослужебном языке. Для текста, претендующего на высокий статус, значимой может оказаться и единственная запятая (вспомним резолюцию «Помиловать нельзя повесить»); значимым оказался в нашей истории и приснопамятный «единый азъ».

Среднестатистический уровень владения богослужебным стилем русского языка, то есть церковнославянским языком, не меняется с течением времени. Богослужебные книги XII–XXI веков свидетельствуют: как в древности, так и во все века, и в наши дни можно найти тексты гениальные поэтически и грамотные по языку, а можно встретить тексты невыразительные и косноязычные.

В XVI веке одной из причин распространения печатных богослужебных книг явилась возможность дать пользователям выверенный текст, свободный от ошибок автора/писца, или, другими словами, возможность получить документ, имеющий такое важное свойство как достоверность сообщения. Одна из главных задач Издательского Совета Русской Православной Церкви — публикация богослужебных текстов: мы издаем тексты, прошедшие тщательную редакционную обработку (прежде всего богословскую и филологическую) и одобренные священноначалием. Вместе с тем, по разным причинам, мы не можем запретить кому бы то ни было публикацию каких-либо текстов, в том числе и богослужебных. И  сейчас, в эпоху Интернета, мы наблюдаем появление «новых рукописей» — текстов, авторы которых либо не хотят, либо не могут породить грамотный текст.

Автор «перевода» путает падежи и числа в именном склонении, и такие ошибки зачастую (хотя и не всегда) можно объяснить влиянием современной русской нормы. Что же касается глагольных форм, то здесь автор, кажется, действовал по принципу: главное, чтобы не как по-русски, а побольше всяких «еси» да «оша»-«иша»-«аша», — авось сойдет за церковнославянский...

Так, кощунственным или еретическим выглядит текст кондака 3: «Вооруженный от Господа силою и властию, святый Луко, да проповедеши Евангелие и твориши чудеса, со прочими апостолами гряде пред лицем Господа Христа, уготовляя Ему путь и проповедуя людям яко в мир пришел еси от века обетованный Мессия, Коему вси яко Богу от ныне и до века да взывают: Аллилуиа!» — здесь связка в форме «еси» однозначно относит именование «от века обетованный Мессия», которому «вси яко Богу... взывают», к апостолу Луке!

Между тем в сербском источнике читаем вполне вразумительный текст: «И ти, Свети Лука, наоружан од Господа силом и влашћу да проповедаш Еванђеље и чиниш чудеса, са осталим апостолима иђаше “пред лицем” Господа Христа, припремајући Му пут и проповедајући народу да је на свет дошао одавно обећани Месија, коме сви треба као Богу, од сада па до века да кличу: Алилуја!», — что можно перевести, например, так: «Вооружен от Господа, святый Луко, силою и властию проповедати Евангелие и чудеса совершати, с прочими апостолы хождаше пред лицем Господа Христа, правы творя стези Его и проповедуя людем, яко в мир пришел есть прежде обетованный Мессия, Емуже вси, яко Богу, от ныне и до века да взывают: Аллилуия».

Еще пример грамматической нелепицы, в икосе 4: «Егда с Клеопою в неделю Воскресения идоша в ближний Еммаус, явися вам Господь и идоша с вами. И бысть вам сердце горяще и душа трепетна, доколе Он вас поучал о Себе от пророк и писания, вы же Господа не познаша, дондеже на трапезе вечери преломи Он хлеб и благослови, и отверзлись вам очи и уразумеша, яко то бысть воскресый Господь...» Церковнославянские формы на «-ша» всегда однозначно трактуются в церковнославянском языке как формы сказуемого в аористе 3 л. мн. ч., но в этом пассаже весьма затруднительно найти к ним соответствующее подлежащее.

Однако сербский оригинал и здесь вполне вразумителен, соответствующие формы — на своих местах: «Јер када са Клеопом у недељу Васкрсења иђаше у оближњи Емаус, приђе вам Господ и пође са вама. И вам је срце горело и душа трептала док вам је Он причао о Себи тумачећи Пророке и Писмо, ви Га нисте познали, него тек када увече за трпезом Он преломи хлеб и благослови, вама се отворише очи, и ви схватисте да то беше Он, Васкрсли Господ...» Перевод ИС РПЦ: «Идущу тебе с Клеопою в неделю Воскресения недалече в Еммаус, приближився вам Господь, идяше с вами. Но аще и бе сердце ваю горя и душа трепеташе, егда Той сказоваше вам о Себе, толкуя пророки и Писание, Его не познасте; егда же на трапезе вечерней Той благослови хлеб и преломи, абие отверзостеся очи ваю, и уразуместе, яко Сей есть воскресый Господь...»

Подобные неуместные глагольные формы находим в этом «переводе на церковнославянский язык» во множестве: см. кондак 2, икос 4, кондак 7, икос 7, кондак 9, икос 9, икос 11, икос 12, молитву после акафиста.

Есть и синтаксические нелепости: так, в икосе 6 читаем: «Пребывал же ты в Антиохии доколе апостол Павел не призва тя, да будеши ему сотрудник и сопутник на пути Божием и вы в страну Еллинску на проповедь Евангелия не отправишася», — то есть получается, что апостол Павел с Лукой в Грецию «не отправились»...

Между тем сербский текст свидетельствует: «И ти би у Антиохији док те не позва апостол Павле да му будеш сарадник и сапутник на путу Божијем. Тада ви отпутовасте на проповед Еванђеља у Грчку»,  — что следовало бы перевести, например так: «Пребывал еси в Антиохии, дондеже призва тя апостол Павел, да будеши ему сотрудник и сопутник на пути Божием. Тогда отправистася на проповедь Евангелия в Елладу...»

Весьма курьезно переведен один из херетизмов 6-го икоса: «Радуйся, яко ты Евангелием своим от смертоноснаго древа избавил еси нас», — образ, показавшийся мне странным, и недаром, ведь в сербском оригинале речь шла о другом: «Радуј се, јер си нас твојим Еванђељем избавио из смртоносне дубине!» Сербское слово «дубина» оказалось «ложным другом переводчика»: у носителя русского языка возникла ассоциация со словом «дубина» — «толстая  палка, используемая как оружие». Между тем по-сербски «дубина» (с таким же ударением, что и в русском языке) значит «глубина», и стих этот может быть переведен так: «Радуйся, яко твоим Евангелием нас спасл еси из смертоносныя глубины».

Давно уже идет разговор о том, что с грамотностью в Интернете все обстоит печально. Но особенно печально, когда безграмотными оказываются тексты, претендующие на сакральность. И уж совсем печально, когда такие совершенно безграмотные тексты тиражируют официальные церковные структуры: как ни парадоксально, кощунственный текст акафиста, отвергнутый Издательским Советом, был преспокойно издан ХПП «Софрино» громадным тиражом (не указанным, кстати, в выходных данных — видимо, из соображений коммерческой тайны) и разошелся по России-матушке, сопровождаемый Святейшим благословением на обороте титульного листа...

Слово «цензура» пугает наших свободолюбивых современников. И все же для текстов, предназначаемых к богослужебному употреблению, необходима если не цензура, то хотя бы обязательная квалифицированная редактура перед публикацией, в том числе и во всемирной паутине, — иначе смертоносная дубина основательно побьет нечисто жнущую рабу...

«Творити волю  свою»

Но давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны.

Зная о возможном наличии ошибок в наших православных богослужебных изданиях, некоторые пользователи начинают проявлять бдительность и порой указывают нам на ошибки против норм церковнославянского языка; однако при скрупулезном, но спокойном рассмотрении, как правило, оказывается, что никакой неправильности в заподозренном тексте нет.

Такое стремление избежать языковой ошибки путем употребления искусственной формы называется в лингвистике гиперкоррекцией. Гиперкорректная форма — это форма, которая могла бы существовать в языке, исходя из его закономерностей и возможностей, однако, по разным причинам, языком не реализована. Например, человек может писать «перог» вместо «пирог», потому что очень часто, когда в безударном слоге слышится звук [и], писать надо букву «е» (ср., например: говорим [висна], а пишем «весна»). Другой пример: в начальной школе детям говорят, что на письме перед «что» надо ставить запятую, и некоторые маленькие грамотеи выражение «ни за что на свете» оформляют следующим образом: «не за, что на свете».

Не так давно наш отдел реализации вынужден был выслушать гневные речи от православных «гиперкорректоров», которые заявили, что мы — то есть Издательский Совет — издаем книги с ошибками, чем вводим людей в заблуждение, влекущее ко греху. Поскольку обличитель был облечен священным саном, то наших реализаторов, как говорится в Евангелии, «имяше... трепет и ужас» (Мк. 16, 8).

Претензия сводилась к тому, что в «Православном молитвослове», набранном церковнославянским шрифтом, на с. 92, в 6-й песни канона покаянного, в тропаре на И4 ны1нэ: напечатано следующее: «Бц¦е дв7о, m ви1димагё и3 неви1димагё sла2 сохрани1 мя, преч9тая, и3 прЭими2 мл7твы моя8, и3 донеси2 я+ сн7у твоему2, да да1стъ ми2 ?5мъ твори1ти во1лю свою2 ».

Критики нашего Молитвослова утверждали, что мы призываем молящихся своевольничать — «творить волю свою». Между тем при ближайшем рассмотрении мы увидим, что здесь, совершенно правильно с точки зрения церковнославянского языка, в ситуации, когда речь идет о третьем лице (о  Сыне Матери Божией), употреблено притяжательное местоимение 3-го лица. Если бы творец канона, а затем его переводчик на церковнославянский язык, захотел бы вдруг просить именно о собственной воле, он обратился бы к Богородице иначе: «...прЭими2 мл7твы моя8, и3 донеси2 я+ сн7у твоему2, да да1стъ ми2 ?5мъ твори1ти во1лю мою2 ».

Для тех, кто владеет немецким языком, поясню: по-немецки по отношению к «ich» можно сказать только «mein» (ни в коем случае не «sein»), по отношению к «du» — только «dein» (ни в коем случае не «sein»), а по отношению к «er» — только «sein»; аналогично и во множественном числе. В славянских же языках развитие местоимений пошло немного иначе, и мы сейчас можем сказать: «я читаю мою/свою книгу», «ты читаешь твою/свою книгу», «мы читаем нашу/свою книгу», и так далее.

Смутивший наших критиков тропарь можно найти в богослужебных книгах в несколько другой редакции. В Молитвословах, набранных гражданским шрифтом (например, в нашем «Православном молитвослове», имеющем в обиходе ласковое именование «синяя птица»), окончание тропаря звучит иначе (с. 98–99): «Богородице Дево, от видимаго и невидимаго зла сохрани мя, Пречистая, и приими молитвы моя, и донеси я Сыну Твоему, да даст ми ум творити волю Его».

Сказать так тоже можно, и эта поправка была сделана еще до 1917 года в Молитвословах гражданской печати, — возможно, по снисхождению к немощи православных, которые уже в те годы могли чего-то не понимать. Однако такая поправка представляется не совсем удачной. Дело в том, что абзацем выше, в тропаре, который поется на Сла1ва:, читаем (с. 91): «Воспряни2, ё3кая1нный человэ1че, къ бг7у, воспомянpвъ своя8 согрэш%1нЭя, припа1дая ко творцу2, слезя2 и3 стеня2, то1йже *5кё мл9рдъ, да1стъ ти2 ?5мъ зна1ти во1лю свою2 ». Мы наблюдаем здесь явный поэтический параллелизм двух соседних тропарей (на Слава: и на И ныне), который разрушается, если во втором случае употребить местоимение «Его».

Любопытно, что конструкция во1лю свою2 сохраняется в тропаре на Слава: не только в Молитвословах, набранных церковнославянским шрифтом, но и в Молитвословах гражданской печати (см., например, нашу «синюю птицу», с. 98): «Воспряни, окаянный человече, к Богу, воспомянув своя согрешения, припадая ко Творцу, слезя и стеня; Той же, яко милосерд, даст ти ум знати волю Свою». Однако наши критики этого почему-то не замечают...

Беседы с бесами

Еще один пример гиперкоррекции, доходящий порой почти до безумия, это нерешенная проблема с «размножением бесов».

В публикациях наших уважаемых коллег, трактующих о нашей издательской работе, мы можем встретить такой, например, пассаж: «Особо стоит вопрос о переносе слов с приставкой бес-, при отделении которой от корня иногда получаются кощунственные конструкции, например, бес- славный, бес- сознательный и т. п. (практику таких переносов иногда именуют размножением бесов). Напомню, что в дореволюционной орфографии такого произойти не могло, ибо тогда существовала только приставка без и буква з никогда не оглушалась. По этой причине некоторые православные издатели призывают вернуться к прежнему написанию этой приставки; мы же просто стараемся избегать подобных переносов” (Полищук Е. Современный русский язык и церковное благочестие // Церковный вестник. — 2007, № 24).

Мое мнение по этому вопросу таково.

В приставке без/бес нет никаких бесов, и не было их там и до революции 1917 года, поскольку до этой самой революции всех бесов, которые забредали в тексты к православным, припечатывали сверху крестиком, а попросту сказать, слово бэсъ и производные от него писались с буквой э — “ять”.

Слова с этим неприятным корнем писались через э и в самых древних церковнославянских рукописях, а древнерусские рукописи сохранились, как известно, с XI века, и это объясняется тем, что буква э обозначала особый звук — его можно описать как [и], склонное к [е], или как звук, средний между [е] и [и]. Что же касается приставки без-, то в ней был совсем другой гласный звук — звук [е], такой же, как мы сейчас, в XXI веке, произносим и в том, и в другом случае. И писалась эта приставка всегда, с XI века до начала века XX, через букву е — «есть».

Далее, согласный звук [з] на конце приставки без- оглушался с незапамятных времен, так что наши благочестивые предки — в богослужебных книгах! — писали и бесславный, и беспримэрный, а могли написать безарока («зарок» значит «предел») — там, где происходила ассимиляция звуков по глухости/звонкости; или, бывало, писали даже бещисленное (о воинстве ангельском) — там, где происходила ассимиляция звуков по способу образования.

Говоря шире, приставка без- вела себя так же, как вели себя и ведут до сих пор другие приставки на -з: воз-, и3з-, раз-, которые перед звонкими согласными корня имеют з, а перед глухими — с. Вообще, написание приставок на -з и в дореволюционное время было упорядочено не совсем логично, о чем свидетельствует, например, доступный всем труд владыки Алипия (Гамановича).

Однако эти ученые соображения не так широко распространены и пока не укоренились в сознании православной общественности, поэтому, бывает, мне, как заведующей отделом богослужебных книг, звонят по рабочему телефону и прямо-таки требуют, чтобы мы запретили бесам размножаться.

Но как быть, например, с такими вполне благочестивыми цитатами: цр7ю2 небе1сный... Или небе1сныхъ во1инствъ а3рхЭстрати1же... Или собесэ12дниче а5гг7лёвъ... Или возьмем из нашего Молитвослова, из Последования ко Причащению, 6-ю молитву, св. Симеона Нового богослова: «...вэ1мъ, *5кё не вели1чество прегрэше1нЭй, ни грэхw1въ мно1жество превосхо1дитъ бг7а моегё2 мно1гое долготерпэ1нЭе и3 чл7вэколю1бЭе кра1йнее: но мл9тЭю состра1стЭя те1плэ ка1ющыяся, и3 чи1стиши, и3 свэ1тлиши, и3 свэ1та твори1ши прича1стники, )5бщники бж9тва2 твоегё2 содэ1ловаяй незави1стнё, и3 стра1нное и3 а5гг7лёмъ, и3 человэ1ч%скимъ мы1слемъ, бесэ1дуеши и+мъ мно1гажды, *5коже другw1мъ твои8мъ и5стиннымъ...»

Я бы определила эту ситуацию словами Псалтири: помните, псалом 13-й? «Рече безумен в сердце своем: несть Бог... Господь с Небесе приниче на сыны человеческия, видети, аще есть разумеваяй или взыскаяй Бога. Вси уклонишася, вкупе неключими быша: несть творяй благостыню, несть до единаго... Тамо убояшася страха, идеже не бе страх...»

Сими поучительными словами мы и завершим свою затянувшуюся речь.