О житийном жанре

«Новомученики тем и отличаются от всех тех, кого Церковь уже канонизировала, что они — наши современники... Святой не требует ни преуменьшения, ни приумножения... Чем больше приукрашивают жизнь святых, тем хуже и менее поучительно получается. Это особенно важно помнить, когда речь идет о людях, живших и страдавших в ХХ столетии. Если начать искусственно усиливать и приукрашивать их подвиг, мы просто не сможем почувствовать его по-настоящему. Подчеркну еще раз, что новомученики — люди, которые жили и переживали примерно то же, что и мы... Поэтому в известном смысле они являются нашими ближайшими учителями.»

Игумен Дамаскин (Орловский)

За последнее десятилетие были канонизированы многие мученики, исповедники и преподобные, чей подвиг пришелся в основном на ХХ столетие, и появилась насущная потребность в написании их житий. Как следует рассказывать о тех людях, жизнь которых еще хранится в памяти очевидцев и окружена порой по-человечески противоречивыми оценками?

Один из наиболее авторитетных исследователей игумен Дамаскин (Орловский), четверть века посвятивший собиранию материалов о российских новомученика, считает, что главная опасность при написании современных житий состоит в «приукрашивании жизни святых», «в приумножении или в преуменьшении». Что здесь имеется в виду? Думается, что прежде всего это относится к привнесению автором того или иного жития субъективных оценок поступков подвижника.

Житие должно давать ответ на вопрос, в чем состоит назидательный смысл подвига святого. Именно так традиционно составлялись жития, входившие в корпус «Четьи-Минеи». Их автор-составитель (прежде всего мы имеем в виду свт. Димитрия Ростовского) помнил о том, что жития являются частью церковного Предания и должны быть богословски выверены, так как имеют вероучительный смысл. Включение в житие святого какого-либо эпизода из уже имевшихся жизнеописаний рассматривалось в свете вопроса: чему учит этот поступок или это слово? Из житий убирались полутона, нюансы — то, что могло смутить простой верующий народ, то, что можно назвать «мелочами жизни», которые не важны для вечности.

Нельзя гнаться за количеством материала, нужно взвешивать каждое свидетельство, прежде чем пускать его в народ. Один из печальных примеров — четырехтомник, посвященный старцу Сампсону (Сиверсу), изданный его духовными чадами более десятилетия назад. Когда книжки, в которых с возможной полнотой были собраны материалы о старце, только вышли из печати, мы очень радовались: наконец-то то, что много лет гуляло в самиздате, стало доступно всем. Но вскоре стало ясно, что издание это нанесло серьезный вред памяти старца. Элементарная редакторская работа проведена не была. И потому книга полна противоречий. Старец Сампсон произносил или писал свои поучения, адресуясь к конкретному человеку и учитывая уровень его сознания и житейские обстоятельства. Поэтому по одному и тому же вопросу  он мог давать совершенно разные советы (самый яркий пример такого рода в наследии старца — его высказывания о воспитании детей). Могли в устной речи старца встречаться и ошибки в цитировании, и пробелы в памяти относительно каких-то давних событий. Прежде чем публиковать все сохранившиеся тексты, их нужно было выверить, систематизировать. А теперь, благодаря непродуманному изданию, к личности старца Сампсона у некоторых церковных людей установилось настороженное отношение, подтверждение которому они нашли и в архивных документах.

На моей памяти — и знаменательный спор вокруг жизнеописания новомучеников оптинских — иеромонаха Василия, иноков Трофима и Ферапонта. Московская журналистка Н.А. Павлова, почти с самого начала возрождения монастыря обосновавшаяся в поселке рядом с Оптиной пустынью, собрала множество воспоминаний местных жителей, паломников, трудников, иноков обители об убиенных в 1993 году братиях. При записи этих воспоминаний собирательница стремилась сохранить языковые особенности рассказчиков (в том числе деревенских бабушек с их народным говором и бывших людей богемы с их «тусовочным» языком). Воспоминания сопровождались пространным комментаторским текстом — рассуждениями о судьбах нового поколения, о «новой истории» возрождающейся Оптиной пустыни, много было авторских словесных портретов и авторских оценок описываемого и публикуемого материала. В монастыре такую работу не одобрили и попросили все переписать «по канону». Н.А. Павлова не смогла этого сделать. Ее материалами воспользовался другой человек и по благословению Оптиной пустыни издал серию книг. Неслучайно они остались безымянными, потому что действительно составлены по канону, без излишних подробностей, без эмоциональных оценок, строго и сухо. Но когда увидела свет книга «Пасха красная» Н.А. Павловой, оказалось, что повествование именно такого жанра особенно востребовано читателями: за короткое время книга, первоначально вышедшая 20-тысячным тиражом, была трижды переиздана. В похвалу Н.А. Павловой скажем, что она пять лет редактировала свой труд, прислушиваясь к пожеланиям духовно авторитетных людей, и потому излишне авторского взгляда в окончательном варианте почти нет. Нет и некоторых уводящих в сторону подробностей и домыслов (исходная рукопись «Пасхи красной» по объему была в два раза больше изданной книги). А есть живое, сердечное повествование, которое действительно коснулось душ многих людей.

Пример Н.А. Павловой достоин подражания — она «не искала своего», а старалась употребить данный ей яркий писательский талант во славу Божию, смиренно соглашаясь со строгой редакторской правкой.

Но среди составителей житий есть и те, кто явно «ищет своего». В таких случаях необходима работа не просто литературного, а богословского редактора, хотя опять-таки огромное значение имеет авторская позиция. Так, например, автор жития прп. Серафима Вырицкого В.П. Филимонов не включил в рассказ о преподобном старце повествование о горькой судьбе его сына. А составители жития св. пр. Иоанны Одесского подробно рассказывают, какие скорби терпел святой от своих детей. В житии св. пр. Иоанна Кронштадтского ничего не говорится о сложностях его отношений с петроградским священством. А в житии свщмч. Серафима (Чичагова) рассказывается о противодействии Синода в деле канонизации прп. Серафима Саровского. В разных «изводах жития» свт. Николая Японского по-разному рассказывается о его миссии. В одних говорится о ее безоблачном успехе, в других, опираясь на подлинные дневники святителя, авторы обращают внимание на трудности его подвига в «стране восходящего солнца».

В книгах о совсем недавно отошедших подвижниках те, кто знали их лично, тем более находят «авторский произвол». Так, увлекшая многих книга о схимонахине Антонии (Кавешниковой) у тех, кто знал ее лично (в отличие от автора-составителя жития), вызвала претензию, что образ матушки передан неправдоподобно. Книга о старице Макарии — «данная Богом» — вызвала у нелюбящих нагнетания мистики людей подозрение об отсутствии духовного трезвения у ее автора. Настоящее смущение произвела книга Татьяны Гроян (подписано: схимон. Николая) о приснопоминаемом старце Николае Залитском. Прежде всего —настойчивым утверждением о тайном схимничестве и епископстве батюшки. Примеры можно множить.

Вероятно, выход на сегодняшний день пока один. Если автор позволяет себе производить какой-то индивидуальный отбор фактов при написании жития подвижника (когда имеется много источников), он обязан перед текстом ставить свое имя. Таким образом, он будет нести ответственность за свою интерпретацию. И такие житийные авторы у нас есть — это А.Ильинская, А.Стрижев, Н.Коняев, В.Воскобойников, В.Крупин. В их житиях присутствует только им свойственный, неповторимый писательский стиль. Надо сказать, что не всегда с ним можно согласиться, иногда такие жития напоминают художественные произведения с главным героем и другими действующими лицами. И определять их суть можно формулой: «образ святого, созданный писателем N».

Итак, в «житийном жанре» в настоящее время имеется великое разнообразие. Существуют жития, написанные для детей разного возраста (от детсада до старшеклассников); издания рукописных редакций одного и того же жития с обильным комментированием; научные исследования, в которых житие святого включено в «контекст времени»; «идеологические» жития, в которых подвижник объявляется знаменем какого-либо общественного движения (чаще всего националистического толка).

Таким образом, получается, что не всякое житие может быть приобщено к церковному Преданию. Существуют жития, которые можно назвать «плодом индивидуального творчества». У нас есть исторические примеры переложения подвига наших святых Л.Андреевым, Д.Андреевым, Н.Рерихом и другими оккультистами. Сегодня жития православных святых могут появляться в коммерческих книжных сериях «Великие прорицатели» или «Великие целители», в которых язычество смешано с христианством. Поэтому всякий раз, когда к вам в руки попадает очередная книжка с материалами жизнеописаний современных подвижников, нужно читать ее с рассуждением, испрашивая мнения духовно авторитетных людей.

В дореволюционное время в наших духовных школах обсуждался вопрос, который сегодня опять становится актуальным, — о необходимости введения в учебный курс духовных школ нового предмета под названием «Агиология» или «Учение о православной святости». Наше время насущно требует богословского обоснования православного учения о святости. И не только на уровне преподавания в специальных духовных учебных заведениях, но и на общецерковном уровне. Если этот труд будет совершен учеными-богословами, то легче будет работать и редакторам, которые готовят к изданию то или иное житие святого.