Владимир Соловьев и национальный вопрос

13 августа (31 июля по ст. ст.) исполнилось 105 лет со дня смерти великого русского мыслителя Владимира Сергеевича Соловьева. В.Соловьев был не только философом. Его внимание привлекали самые разнообразные общественные, политические, культурно-эстетические, церковные и многие другие вопросы. Для рассуждений В.Соловьева характерны строгая культура мысли, безукоризненная логика, ясность и убедительность изложения. Сразу нужно оговориться, что в вопросах церковно-философских В.Соловьев был достаточно "вольномыслящим", а в сфере межцерковных отношений его можно назвать утопистом и даже прожектером. Но при всем этом В.Соловьев - безусловно православный христианин, человек праведной жизни, в своем творчестве старавшийся оценивать все исключительно с христианской точки зрения.

Перу Владимира Соловьева принадлежат, помимо прочего, два сборника статей, объединенных названием "Национальный вопрос в России". Общественные искания конца XIX века удивительным образом перекликаются с нашим временем: те же поиски национальной идеи, тот же ура-патриотизм, даже почитание Ивана Грозного определенными кругами такое же... Та духовная атмосфера привела, как известно, к катастрофе 1917 года. Чтобы наши сегодняшние искания, не дай Бог, не кончились похожим образом, нам необходимо осмыслить проблему национальной идеи с учетом исторического опыта (для русского человека это всегда было непросто); для этого мы в настоящей статье и воспользуемся некоторыми размышлениями В.Соловьева по этому поводу.

О национальной

идее

В наше время многими ощущается необходимость прочной идеологии, которая скрепляла бы наше общество. В XX веке такой идеологией был коммунизм; но он, уничтожив миллионы людей, показал свою несостоятельность. Образовался вакуум, который требует заполнения; в качестве такового предлагается национальная патриотическая идея. Но возникает вопрос: что такое истинный патриотизм, чем он отличается от ложного ура-патриотизма, и как нам не ошибиться, чтобы не положить в основу идеологии национального строительства неверное основание?

Патриотизм, вообще говоря, есть любовь к своему народу и желание ему блага. Но понимать это благо можно по-разному. Ложный патриотизм исходит из того, что наш "народ, как он есть, не только лучше всех других народов, но даже есть единственный хороший, единственный христианский народ". Эта популярная во времена В.Соловьева и пропагандируемая ныне точка зрения основывается на том, что русская нация, народность сама по себе есть самодостаточное благо в силу, во-первых, некоей избранности и метафизической особенности ее, а во-вторых, славного исторического прошлого в области государственного строительства. На практике этот взгляд приводит к языческому культу народа и преклонению перед государством как таковым. Подлинный же патриотизм исходит из совершенно других понятий. "Народность, - пишет В.Соловьев, - не есть высшая идея, которой мы должны служить, а есть живая сила природная и историческая, которая сама должна служить высшей идее и этим служением осмысливать и оправдывать свое существование". "Когда же от нас требуют прежде всего, чтобы мы верили в свой народ, служили своему народу, то такое требование может иметь очень фальшивый смысл, совершено противный истинному патриотизму. Для того чтобы народ был достойным предметом веры и служения, он сам должен верить и служить чему-нибудь высшему и безусловному: иначе верить в народ, служить народу, значило бы верить в толпу людей, служить толпе людей, а это противно не только религии, но и простому чувству человеческого достоинства. Достойным предметом нашей веры и служения может быть только то, что причастно бесконечному совершенству. Не унижая и не обманывая себя, мы можем верить и служить только Божеству. Божество как действительность дано нам в христианстве, и это выше народности. Получив это высшее, мы можем преклоняться перед своим народом только в том случае, если сам этот народ является служителем религиозной истины". Ложному патриотизму свойственно утверждать, что "у нас все хорошо и так", и, следовательно, всякое национальное строительство должно сводиться к охранению и обороне, ибо кругом враги. Настоящий же патриотизм не может остановиться только на голом факте просто существования; он ищет существования достойного. "Цель исторической жизни состоит не только в том, чтобы общество человеческое существовало, но чтобы оно существовало достойным или идеальным образом, на основах внутренней нравственной солидарности... Человек существует достойно, когда подчиняет свою жизнь и свои дела нравственному закону и направляет их к безусловным нравственным целям... Все достоинство человека в том, что он сознательно борется с дурною действительностью ради лучшей цели". "Истинное благо России состоит в том, чтобы ко всем общественным и международным отношениям применять начала истинной религии, решать по-христиански все существенные вопросы социальной и политической жизни".

Итак, то самое благо, одушевляющее подлинный патриотизм как истинную любовь к своему народу, есть христианское созидание жизни, для Христа и во Христе, чему и государство, и народность и все прочее должны служить, и в этом служении иметь свой смысл и цель. Иными словами, это благо есть не что иное, как Христова Церковь. К этому приводит и естественный ход рассуждения. В самом деле, мы живем в падшем мире, в котором человеческое существование как таковое, не одушевленное созидательным нравственным трудом, приводит к упадку и разрушению. Кроме того, люди смертны; также не вечны и нации, и народы; "земля и все дела на ней сгорят" (2 Пет. 3, 10). Следовательно, если говорить об объединяющей идее, о сущностной реальности, к которой нужно стремиться, то таковой может быть только то, что изымает человека из падшей действительности мира сего и преодолевает смерть; а это есть Церковь.

Православие как

национальная идея

С этим мало кто спорит. И в XIX веке, и сейчас почти все сходятся как раз на том, что фундаментом русской национальной идеи должно быть именно православие. Но вот как оно понимается - это вопрос. Оставим XIX век: рамки газетной статьи не позволяют нам совершить развернутый экскурс в жизнь идей того времени - отсылаю читателей к цитируемой книге философа; мы же попробуем, использовав в качестве критерия вышеизложенные мысли В.Соловьева, проанализировать современное положение вещей.

Итак, как православие в контексте национальной идеи понимается сегодня государством и значительной частью церковной общественности? Сразу скажу, что это какое-то странное православие: православие без Христа, нецерковное православие. Власть склонна рассматривать Православную Церковь как некий инструмент для патриотического воспитания населения, как замену ушедшей коммунистической идеологии. Для этого используется, как правило, внешний пласт русской церковной истории, и ничего больше, - то есть то, что для Христовой Церкви является как раз вовсе не главным. В церковной же среде очень распространенным является уже знакомое нам мнение, что все русские в силу своей национальной принадлежности являются на некой "метафизической глубине" православными, несмотря ни на что. В основе такого подхода и такого образа мыслей лежит ошибочная идеология - отождествление пространства Церкви с пространством всего русского народа. Такое мнение имело некоторое основание (внешнее, не относящееся к сути) в эпоху империи; сейчас же совершенно очевидно, что это ошибка. Нынешний русский народ в большинстве своем нецерковен; в результате же ура-патриотической пропаганды у него складывается впечатление о Церкви, что она есть по преимуществу националистическое явление (ну, и плюс "белая магия", конечно). Проблемы церковного национализма в общем мы еще коснемся. Частные же, практические следствия вышесказанного таковы: людям другой национальности вхождение в Церковь и пребывание в ней затрудняется (многие, я думаю, сталкивались с подозрительным отношениям к православным "кавказцам" или, в особенности, евреям); думающие люди светские от Церкви отворачиваются, видя, что она опять становится идеологическим придатком государства; власть к Церкви порой склонна относиться "начальственно", Церковь к власти - нередко потребительски. Но главное - что во всем этом нет Христа. Он и Его заповеди реально никому не нужны. Ни власти, которой нужна от Церкви лишь некая сдерживающая народ идеологическая узда, а вовсе не проповедь о Христе и христианском образе жизни и не равноправное сотрудничество в социальной, образовательной и культурной сфере. Ни обществу - ибо оно уже перестает ассоциировать Христа и христианство с православием. Ни многим церковным людям (в контексте национальной идеи) - им нужно руками государства выгнать протестантов, получить спонсорскую помощь и рассуждать о патриотизме и Великой России, ругая Запад и мировую закулису. Таким людям уже не интересно заниматься ни церковной благотворительностью, ни социальными программами, ни с молодежью, ни катехизацией, ни миссионерством... Кстати, об этом с иронией писал В.Соловьев: "Иностранцы организуют благотворительные учреждения, просветительные миссии и т.п.; мы вообще воздерживаемся от этого суетного подвижничества, предаваясь главным образом подвигам молитвенным, утешаясь обилием земных поклонов, продолжительностью и благолепием церковных служб. Не ясно ли наше превосходство: мы служим только Богу, а служение страждущему человечеству предоставляем ложным религиям гнилого Запада". Весьма современно звучат эти слова, написанные более ста лет назад...

Проблемы общества сегодня

Но, тем не менее, сама мысль о том, что в основу национальной идеи должна быть положена Церковь, является безусловной истиной, которую не могут изменить все вышеописанные искривления. Для того, чтобы освободить эту истину от искривлений и представить ее в неотразимом свете, нужно трезво осознать положение вещей.

Первое - это положение нашего общества, нации с церковной (а не ура-патриотической) точки зрения. Настоящий церковный взгляд на вещи учитывает прежде всего нравственное состояние народа (ложный патриотизм, кстати, склонен о нравственности забывать). Каково же оно? Достаточно указать хотя бы на необыкновенное распространение супружеских измен и потребительское отношение друг к другу в семьях; в общественной жизни - крайний эгоизм, ложь, безответственность, взяточничество, холопство и отсутствие солидарности между людьми. Невостребованность культурных ценностей, традиционное пренебрежение к человеческой личности, какая-то нечувствительность к грязи - как в прямом, так и в переносном смысле этого слова - все это общие места, всем видимые. Не говоря уже об абортах, разгуле преступности, криминализации общества сверху донизу... Главное здесь даже не сами эти печальные вещи, а то, что все это становится нормой нашей жизни, тем, что люди воспринимают не как уродливую аномалию, с которой нужно что-то делать, а именно как данность, как вполне приемлемое явление. "Запад растлил нас", - кричат ура-патриоты. Церковная точка зрения совершенно иная. Не с Запада, а "из сердца человеческого исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления - это оскверняет человека", - говорит Господь (Мф. 15, 19-20). А из сердца современной русской нации исходит сейчас такое, что начинаешь с тревогой думать о ее возможной деградации и даже исчезновении в будущем с исторической арены. При всей своей резкости это вполне православный взгляд на вещи. И Священное Писание, и сам ход истории с очевидностью уверяют нас, что народы, "не слушающие гласа Господа Бога и не старающиеся исполнять все заповеди Его" (Втор. 28, 15), вырождаются и исчезают. "Если Россия не исполнит своего нравственного долга, если она не возжелает искренно и крепко духовной свободы и истины - она никогда не может иметь прочного успеха ни в каких делах своих, ни внешних, ни внутренних", писал В. Соловьев. Его слова оказались пророческими. В XX веке русский народ отрекся от веры и уничтожил свою лучшую часть; и сейчас, судя по всему, совершенно не собирается возвращаться к Богу. Возвращаться к Богу - это вовсе не значит заменить коммунистические демонстрации крестными ходами и освящать офисы или воинское оружие, а значит делать жизнь, личную и общественную, более нравственной. Этого совершенно не происходит. Пастырей Церкви мы видим на официальных мероприятиях, а перелома продолжающегося нравственного неблагополучия нации, увы, нет. И вполне можно усмотреть руку Божию в том, что вместе с нравственным происходит и количественное вырождение русского народа - по миллиону человек в год... Сейчас и власть, и общество с тревогой заговорили об этом; но нужно отдавать себе отчет в том, что проблема здесь не столько демографическая, сколько религиозная. Тут бы всем патриотам вспомнить слова В.Соловьева, что истинный патриотизм невозможен без самоотречения, которое, наряду с созидательной деятельностью, подразумевает покаяние, то есть осознание того, что мешает подлинному благу общества. Оно должно выражаться не в декларациях о "вере отцов", а в осознании ошибок перед Христом и, главное, исправлении их. Но нет, мы, похоже, ничего такого делать не будем - да кто такой Христос, и зачем Он нам нужен!? Зато будем кричать: а мы все равно великая, великая, великая Россия, а кто в этом сомневается, тот враг...

Проблемы Церкви: национализм

Второе, о чем нужно сказать, - что проблемы общества всегда становятся проблемами Церкви. Об этом писал еще в XIX века святитель Игнатий (Брянчанинов). Очень многое, что в нашей церковной жизни мы осознаем как недостатки, является на самом деле именно болезнями общества, особенностями его культуры, истории, менталитета. Но есть и специфически церковные вещи, о которых, как кажется, пришло время говорить.

Одна из них - проблема "православного национализма", которой я кратко уже коснулся выше. Многие православные люди переживают Церковь не как Вселенскую и Христову, а как, прежде всего, Русскую и национальную. В.Соловьев считал, что "мания национализма есть господствующее заблуждение наших дней". А вот что через сто лет после написания этих слов говорил по этому поводу один из уважаемых и авторитетных пастырей нашей Церкви протоиерей Владимир Воробьев: "В ходе истории вселенское восприятие и переживание Православия в значительной мере заменилось национальным... Сама по себе национальная идея, будучи правильно воцерковленной, вполне естественна для исторически сложившейся национальной православной жизни. Оплодотворенная православной верой жизнь народа создает национальную церковную культуру, национальный характер святости, могучие государства. Но как только преувеличивается значение национальной принадлежности, сразу является противоречие с апостольским принципом "нет ни эллина, ни иудея... но все и во всем Христос" (Кол. 3, 11), и такое сознание уже не поддается подлинному воцерковлению. Национализм, завладевший сердцем человека, быстро находит себе врагов и Христово единство приносит в жертву национальной идее... Сейчас более чем когда-либо необходимо возвысить свой голос и звать к подлинному единству в любви Христовой, которая создала Богу новый народ, единый не по плоти и крови, но по вере и духу". И далее о. Владимир вспоминает слова выдающегося богослова протопресвитера Иоанна Мейендорфа о том, что "возрождение Русской Церкви в настоящее время должно проходить в сознании того, что мы являемся именно членами, свидетелями и служителями Вселенского Православия" (Богословская конференция "Единство Церкви". - М:, ПСТБИ, 1996).

Но это сознание вселенскости, правильная расстановка христианских ценностей невозможна без осмысления другой, более глубокой, на мой взгляд, вещи, связанной с коренными изменениями в ходе всемирной и церковной истории.

Византизм

Дело в том, что нам выпало жить в переломный момент церковной истории, какого раньше никогда не было. А именно - закончилась эпоха "симфонии". 1700 лет Церковь выполняла свои задачи в симбиозе с государством, точнее говоря, с империей. Огромный пласт церковной традиции возник на этой почве; идеология "симфонии" почти срослась с церковным учением. Но эпоха империй закончилась. Общество расцерковилось. Церковь неизбежно возвращается к образу существования, похожему на период до 313 года - к жизни христиан в языческом окружении и необходимости решать все церковные вопросы силами исключительно самой Церкви. Господь вернул Церковь нам же в руки, но мы оказались не готовы к этому. Мы ностальгически вцепляемся в церковно-имперскую идеологию, подменяя ею собственно церковное самосознание, - в чем и заключается одна из главных причин сегодняшней общественной слабости Церкви. В свое время вышеназванная идеология сыграла свою положительную историческую роль, но время это безвозвратно ушло. В силу набравшей огромный размах исторической инерции мы еще даже не приступили к осмыслению этого факта. Но если мы этого не поймем, не почувствуем, то никаких наших проблем мы решить не сможем, и то возрождение Русской Церкви, о котором говорил протопресвитер Иоанн Мейендорф, останется лишь чем-то внешним, некоей иллюзией, лубочной картинкой.

Церковь всегда нова. В своем существе она всегда опережает время, ибо в ней уже совершено воскресение Христово, в ней люди уже обретают вечную жизнь. Церковь на соборах, в лице святых отцов всегда смело осмысляла современность и давала ответ на все ее вызовы с подлинно евангельской точки зрения. Исторически - по причинам, которые сейчас нет возможности разбирать, - произошло так, что этот процесс как бы "затормозился", стал в Церкви "не главным"; на первое место вышла имперско-охранительная идеология, которую В.Соловьев обозначил термином "византизм". Под "византизмом" в контексте нашего рассуждения имеется в виду, конечно, не богатство богословия, не каноны, богослужебные чины, обрядовые, культурно-эстетические традиции и прочее прекрасное и вечное достояние Церкви, но именно идеология, внешняя для Церкви, "цементирующая" ее, превращающая Церковь в этнографический музей. "Византизм погубил греческую империю", - писал В.Соловьев. Византизм в наши дни - не просто идеология, но в некотором смысле духовное явление, носящее все признаки евангельского фарисейства, хранить себя от которого заповедал нам Господь, сказав: "Берегитесь закваски фарисейской" (Лк. 12, 1). Оно влечет за собою превращение Церкви из жизни во Христе в систему запретов и долженствований, подмену подлинно-христианских отношений формально-казарменными, страх принять историческую реальность, боязнь думать, ксенофобию... Никакого отношения к православию, к святым отцам, к подлинной церковной традиции такой византизм не имеет. Он - форма, в которой выражалось православие в эпоху империи; эпоха ушла, и многое в этой форме осталось без содержания.

Отсюда, на мой взгляд, неуспех миссии, отсюда - маргинальное положение сегодняшней Церкви в российском обществе. Бог сошел на землю, чтобы спасти нас, и, оставив девяносто девять овец, взыскать одну заблудшую. Православная Церковь - это очи Бога, руки и ноги Его; она должна, непременно обязана поступать так же. А это значит - обращаться к людям на их языке и свидетельствовать им о Христе, о богатстве церковной жизни Им и с Ним - ни о чем другом. Но у нас плохо получается говорить о Христе Спасителе, о христианской нравственности и подлинной церковности; да и примеры этого мы слабо собою являем. Мы способны предложить людям по большей части лишь византийскую оболочку Церкви и всякие схемы, а не Живого Христа. Если наша Русская поместная Церковь не освободится от имперской охранительной византийской идеологии, то будущее ее тревожно: она совсем перестанет восприниматься нашими соотечественниками в качестве полного выражения Христовой истины.

Речь здесь совершенно не идет о реформах, о "демократии" в Церкви, о модернизме или приспособленчестве к миру сему, лежащему во зле (1 Ин. 5, 19). Наоборот, именно византизм и есть во многом такое приспособление. Но мы говорим об осмыслении пастырской и миссионерской сути Церкви, положении ее в истории и об осознании того, что цель Церкви - не империя, а Царство Божие, которое "внутрь нас есть" (Лк. 17, 21).

Коммерциализация Церкви

Проиллюстрируем сказанное о византизме на примере одной болезненной церковной проблемы, на которую указывал Святейший Патриарх Алексий в своем обращении к духовенству г. Москвы 15 декабря 2004 года: "Тревожным признаком обмирщения православного сознания, умаления церковности, духовного ослепления является все усиливающаяся коммерциализация многих сторон приходской жизни. Материальная заинтересованность все чаще выходит на первое место, заслоняя и убивая все живое и духовное...

Все люди, и особенно молодежь, удивительно чутки ко всякой фальши. Если священник говорит о Христе, а сам думает о деньгах, о комфорте, об удовольствиях, то эту ложь... сразу чувствуют, и это обесценивает все остальные труды, предпринятые ради Церкви".

Одним из следствий этой коммерциализации является и отмеченная Патриархом утрата единства Тела Христова, выражающаяся в противопоставлении духовенства мирянам, когда в сознание христиан постепенно проникает мысль о том, "что Церковь состоит исключительно из духовенства, а роль мирян сводится лишь к материальному обеспечению церковной организации и стороннему наблюдению за жреческой деятельностью посвященных. Я убежден, - говорит Патриарх, - что одна из самых насущных задач современности, в том числе и в миссионерском контексте, - это восстановление той живой связи между иереем и народом Божиим, которая всегда была характерна для Православия".

Казалось бы, при чем тут византизм? На самом деле он имеет прямое отношение к названной проблеме, являющейся общей для Церкви и общества и сводящейся к тому, что когда человек попадает на какую-нибудь должность, связанную с контролем над материальными средствами, он может начать заботиться о себе гораздо больше, чем о деле, которое ему поручено. А происходит это во многом из-за того, что где-то глубоко в нас "сидит" мысль, что империя большая, мы в ней ничего не значим, от нас ничего не зависит, сегодня мы здесь, а завтра - неизвестно где, за нас все решат, все сделают, - и поэтому нам ничего не остается, как "пользоваться ситуацией".

Имперская идеология приводит, таким образом, к тотальной безответственности. Действительно, в имперской системе жизни мы - не самостоятельные ответственные личности, от которых, собственно, все в обществе и зависит, а винтики самодовлеющего имперского механизма, лозунг которого - "незаменимых нет". Поэтому у нас - коррупция, отсутствие гражданского общества, поэтому мы, православные, не можем, не умеем отстоять свои позиции в нашей собственной стране. Из истории мы видим, что одной из причин падения всех империй является ситуация, когда империя начинала существовать сама по себе, а люди, живущие в ней, сами по себе, - это всегда приводило к внутреннему разложению общественного организма. При тесной исторической связи империи и Церкви (явление, названное нами "византизмом") такой процесс может происходить и в Церкви.

Повторю еще раз: если мы не осознаем этой проблемы и не будем учиться жить не по-имперски, то, наряду с нравственным и демографическим упадком общества, мы не избегнем и весьма печальных процессов похожего рода и в нашей Русской Церкви.

Образ Христа как проверка совести

Касаясь животрепещущих проблем, всегда хочется дать какой-то рецепт их решения. Но  мы не можем в одночасье изменить общественную жизнь или переломить складывавшиеся веками идеологические тенденции. Да и изменения эти не могут быть произведены принудительными или запретительными средствами - они происходят сначала в умах и сердцах людей, потом уже складываясь в некий общественный поток. Но мы можем "начать с себя" (см. цитату).

Лишь придерживаясь этого правила, когда "все люди с доброю волею, как частные лица, так и общественные деятели и правители" обращались бы "к этому верному способу во всех сомнительных случаях", мы сможем наполнить наши национальные идеологические искания подлинным смыслом, по праву говорить об истинном возрождении Церкви и называть наше отечество православной страной.

Заключение:

о памяти и патриотизме

На могиле В. Соловьева в Новодевичьем монастыре до сих пор не восстановлен крест (до революции на нем была выбита надпись: "Ей, гряди, Господи Иисусе!"). Столетие со дня его смерти (в 2000 году) и 150-летие со дня рождения (в 2003-м) прошли почти незамеченными для церковного общества. Нет надобности говорить, что подлинный патриотизм обязательно включает в себя почитание и уважение к своим великим предкам. Владимир Соловьев  достоин такого почитания. Его убеждения были не кабинетными размышлениями ученого, но жизненными принципами, которых он неуклонно придерживался, являясь для окружающих его людей примером открытого исповедания веры и нравственности, ревности о церковном единстве, христианского милосердия, бессребреничества и любви к людям. С нашей стороны память о нем лучше всего выразилась бы во внимательном прислушивании к исполненным боли и тревоги за свое отечество словам человека, всем сердцем любившего Россию и желавшего ей не земного имперского процветания (которое многие ныне считают нашим общественным), но подлинного христианского блага.

"Окончательная задача личной и общественной нравственности та, чтобы Христос, - в Котором обитает вся полнота Божества телесно, - "вообразился" во всех и во всем. От каждого из нас зависит содействовать достижению этой цели, "воображая" Христа в нашей личной и общественной жизни". Для этого нужно "перед тем, как решаться на какой-нибудь поступок, имеющий значение для личной или для общественной жизни, вызвать в душе своей нравственный образ Христа, сосредоточиться в нем и спросить себя: мог ли бы Он совершить этот поступок, или - другими словами - одобрит Он его или нет, благословит меня или нет на его совершение?

 Предлагаю эту проверку всем - она не обманет. Во всяком сомнительном случае, если только осталась возможность опомниться и подумать, вспомните о Христе, вообразите Его себе живым, каким Он и есть, и возложите на Него все бремя ваших сомнений. Он уже заранее согласился принять и это бремя со всеми другими, не для того, конечно, чтобы развязать вам руки на всякую мерзость, а для того, чтобы вы, обратившись к Нему и оперевшись на Него, могли удержаться от зла и стать проводниками Его несомненной правды".

В.С. Соловьев