Батюшки Серафима верный служка

Родился Леонид Михайлович Чичагов 9 января 1856 года в Санкт-Петербурге, в семье полковника артиллерии Михаила Никифоровича Чичагова и его супруги Марии Николаевны. Род Чичаговых древний, его представители не раз упоминаются в летописях. Прадедом будущего святителя был знаменитый екатерининский вельможа адмирал В.Я. Чичагов — первый исследователь Ледовитого океана, а дедом — П.В. Чичагов, морской министр России, участник Отечественной войны 1812 года.

По семейной традиции, Леонид Чичагов с юных лет посвятил себя воинскому служению Отечеству. По окончании Пажеского корпуса он был зачислен на службу в Гвардейскую артиллерийскую бригаду Преображенского полка. В 1877—1878 гг. он участвовал в русско-турецкой войне. За храбрость при осаде Плевны и взятии Телиша был награжден генералом Скобелевым личным оружием. За мужество, отвагу и усердное несение службы Леонид Чичагов получил 13 орденов и медалей, среди которых орден Французского почетного легиона, а также румынская, черногорская, болгарская и греческая награды.

Военную службу Леонид Михайлович сочетал с историко-литературными занятиями. В этот период им были написаны “Дневник Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 г.” (книга эта была настолько популярна, что выдержала три издания), “Французская артиллерия в 1882 г.”, “Примеры из прошлой войны 1877—1878 гг.”.

Однако не героика войны и не миссия русской армии, освободившей православные народы от турецкого ига, стали главными темами размышлений молодого офицера. О смысле жизни и смерти, о нравственном смысле страданий и самоотвержении размышлял в эти годы будущий святитель.

В 1878 году поручик Чичагов познакомился с “всероссийским батюшкой” — св. пр. Иоанном Кронштадтским. Три десятилетия великий пастырь был его духовным отцом, а незадолго до своей кончины усадил его на свое кресло, сказав: “Теперь я могу спокойно умереть, зная, что ты и преосвященный Гермоген будете продолжать мое дело — будете бороться за православие, на что я вас и благословляю”.

По воле Преподобного

Одним из самых важных подвигов отца Леонида в деле защиты православия стали его труды по подготовке к прославлению преподобного Серафима Саровского. Преподобный сам избрал Чичагова на это служение. Когда он приехал в Саров, его встретила блаженная Паша со словами: “Я давно тебя поджидаю, преподобный велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей и прославления”. Это было сказано уже не блестящему военному, а скромному приходскому священнику, и отец Леонид ответил Паше, что по своему общественному положению он не может быть принят Государем и передать ему то, что она поручает. Отец Леонид вспоминает: “Паша сказала мне: “Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный”. В смущении я покинул келью старицы. После нее пошел к двум монахиням, помнившим преподобного. Они жили вместе и друг за другом ухаживали. Одна была слепая, а другая вся скрученная и с трудом передвигалась по комнате... слепая монахиня постоянно молилась за усопших, при этом души их являлись к ней, и она видела их духовными очами. Кое-что она могла сообщить о преподобном. Перед отъездом в Саров я был у о. Иоанна Кронштадтского, который, передавая мне пять рублей, сказал: “Вот прислали мне пять рублей и просят келейно молиться за самоубийцу: может быть, вы встретите какого-нибудь нуждающегося священника, который бы согласился молиться за несчастного”. Придя к монахиням, я прочитал перед слепой записочку, в которую вложил пять рублей, данных мне отцом Иоанном. Помимо этого, я назвал имя моей покойной матери и просил молиться за нее. В ответ услышал: “Придите за ответом через три дня”. Когда я пришел в назначенное время, то получил ответ: “Была у меня матушка ваша, она такая маленькая-маленькая, а с ней ангелочек приходил”. Я вспомнил, что моя младшая сестра скончалась трех лет. “А вот другой человек, за которого я молилась, тот такой громадный, но он меня боится и все убегает. Ой, смотрите, не самоубийца ли он?” Мне пришлось сознаться, что он действительно самоубийца, и рассказать про беседу с отцом Иоанном. Возвратившись из Дивеевского монастыря в Москву, я невольно обдумывал слова Паши... и вдруг однажды меня пронзила мысль, что ведь можно записать все, что рассказывали о преподобном Серафиме помнившие его монахини, разыскать других лиц из современников Преподобного и расспросить их о нем, ознакомиться с архивами Саровской пустыни и Дивеевского монастыря и заимствовать оттуда все, что относится к жизни Преподобного и последующего после кончины периода. Привести этот материал в систему и хронологический порядок, затем этот труд, основанный не только на воспоминаниях, но и на фактических данных и документах... напечатать и поднести Императору, чем и будет исполнена воля Преподобного, переданная мне в категорической форме Пашей. Такое решение еще подкреплялось тем соображением, что царская семья, собираясь за вечерним чаем, читала вслух книги богословского содержания, и я надеялся, что и моя книга будет прочитана. Таким образом, зародилась мысль о “Летописи”. Для приведения ее в исполнение я вскоре взял отпуск и снова отправился в Дивеево. Там мне был предоставлен архив монастыря... Но прежде всего я отправился к Паше и стал ее расспрашивать обо всех известных эпизодах жизни Преподобного, тщательно все записывал... Она находила все записанное правильным... Возвратившись в Москву с собранным материалом о преподобном Серафиме, я немедленно приступил к своему труду”.

Начало работы над “Летописью” совпало с важнейшим событием в жизни отца Леонида: найдя для своих четырех осиротевших дочерей попечительниц, призванных следить за их воспитанием и образованием, он решает принять монашество. 14 августа 1898 года он был пострижен в мантию с именем Серафим и зачислен в братию Троице-Сергиевой лавры. Ровно через год иеромонах Серафим был назначен настоятелем Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря с последующим возведением в сан архимандрита. Вот что писал сам подвижник о своем пятилетнем настоятельстве: “...обитель, древняя Лавра, лишенная миллионного состояния, без всяких средств, забытая и заброшенная... представляла из себя громадное разрушенное пространство с оградой в 1,5 версты и 13-ю падающими башнями. Знаменитая и страшная крепость, называемая ныне духовной тюрьмой, оказалось, капитально не была ремонтирована около 100 лет и вмещала в себя несчастных, расстроенных психически священнослужителей, голодных и холодных, частью невинно заключенных и ожидающих такого настоятеля, который мог бы вызвать рассмотрение их дел. Не прошло 2,5 лет моего настоятельства, и обитель совершенно возродилась, я собрал до 100 тысяч на ремонт, упросил В.Саблера дать 6 тысяч на реставрацию тюрьмы, и теперь Евфимиевский монастырь возрожден, тюрьма обратилась в скит, и невинные все выпущены на волю. Благодарение Господу — я мое назначение исполнил”.

За хозяйственными и административными заботами по восстановлению суздальской обители архимандрит Серафим не забывал главного дела своей жизни — заботы о церковном прославлении угодника Божия Серафима. Написанная им “Летопись” выдержала два издания и была преподнесена Государю Императору Николаю II. Ознакомившись с ней, он послал распоряжение в Синод о подготовке к канонизации саровского чудотворца.

Впоследствии святитель Серафим рассказал своему духовному чаду протоиерею Стефану Ляшевскому о чудесном видении, явленном ему в 1902 году: “По окончании “Летописи” я сидел в своей комнате в одном из дивеевских корпусов и радовался, что закончил, наконец, труднейший период собирания и написания о преподобном Серафиме. В этот момент в келию вошел преподобный Серафим, и я увидел его как живого. У меня ни на минуту не мелькнуло мысли, что это видение — так все было просто и реально. Но каково же было мое удивление, когда батюшка Серафим поклонился мне в пояс и сказал: “Спасибо тебе за Летопись. Проси у меня все, что хочешь за нее”. С этими словами он подошел ко мне вплотную и положил свою руку мне на плечо. Я прижался к нему и говорю: “Батюшка, дорогой, мне так радостно сейчас, что я ничего другого не хочу, как только всегда быть около вас”. Батюшка Серафим улыбнулся в знак согласия и стал невидимым. Только тогда я сообразил, что это было видение, и радости моей не было конца”.

Через год после этого состоялись торжества по прославлению одного из самых любимых святых русского народа. И подготовкой к этим торжествам занимался “верный служка Серафимов” архимандрит Серафим (Чичагов). Сохранился документ, написанный его рукой, в котором очень подробно излагаются все мероприятия, связанные с устройством, питанием, жильем ожидаемых богомольцев, а также их передвижением из Арзамаса в Саров через Дивеево. Этот документ поражает продуманностью и распорядительностью, свойственными архимандриту Серафиму. Им же был разработан очень подробный церемониал торжественного открытия мощей Преподобного, составлено “Слово в день памяти Серафима Саровского”, которое говорилось в храмах на богослужении, и акафист, представляющий собой вершину русской гимнографии.

Епископское призвание

14 февраля 1904 года архимандрит Серафим был назначен настоятелем Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря. Здесь за один год он восстановил шедевр русской архитектуры — храм Воскресения Христова. А уже в апреле 1905 года он был возведен на новое служение — наречен епископом Сухумским. При хиротонии владыка сказал удивительное слово, в котором сам удивительно емко определил свой жизненный путь: “Многоразлично совершается призыв Божий! Неисследимы пути Проведения Божия (Рим. 11, 33), предопределяющие пути человеку. Со мной вот уже в третий раз в продолжении последних двенадцати лет происходят перевороты, которые меняют весь строй моей жизни.... мог ли я себе представить, что мой первоначальный светский путь, казавшийся вполне естественным и соответствовавшим моему рождению и воспитанию, продолжавшийся так долго и с таким успехом, — не тот, который мне предназначен Богом? И как я должен был убедиться в этом? Несомненно, путем испытаний и скорбей, ибо известно, что скорби — это лучшие провозвестники воли Божией, и от начала они служили людям знамением избрания Божия. Испытав с восьмилетнего возраста сиротство, беспомощность и убедившись в необходимости проложить себе путь собственным трудом и многолетним учением, я по окончании образования еще в молодости прошел через все ужасы военного времени... претерпевая и потом многочисленные и разнообразные испытания, которые окончились семейным несчастием — вдовством. ...Несмотря ни на какие препятствия, поставленные мне миром, я исполнил святое послушание и сначала принял священство, а по вдовстве — монашество. ...Сам Господь оправдал мое монашество в ближайшем участии в прославлении великого чудотворца преподобного Серафима. Ныне по всеблагой воле Божией я призываюсь на высокое служение в Церкви Христовой в сане епископа...”

На Сухумскую кафедру епископ Серафим был назначен в самый разгар революционных событий и в период обострения грузинского национализма. Уже были случаи убийства русских священников националистами. Поэтому в управлении такой кафедрой требовалось особая житейская мудрость и мужество, которыми вполне обладал новонареченный владыка. После усмирения смуты епископ Серафим получил новое назначение — в Орловскую епархию. О том, в чем заключается многозаботливая деятельность русского архиерея, ярко свидетельствует одно из писем преосвященного Серафима: “Я нашел в Орле столько дел, что вот уже скоро 2 месяца, работая день и ночь, не могу сладить с путаными следствиями, бесчисленными ставленниками и пр. С бумагами не кончаю раньше 3—4 часов утра ежедневно. Служу 3—4 раза в неделю по будням, чтобы не отпустить ставленников... Слышал я, что Орловская епархия одна из самых трудных и неустроенных, но не воображал, что центральная русская епархия может быть в таком запущении и неустройстве во всех отношениях”.

Основой правильной епархиальной жизни владыка Серафим считал жизнь приходскую. Этому посвящен его труд под названием “О возрождении приходской жизни”, который не утратил своей актуальности до наших дней. В нем говорится о том, что пастырь должен быть для прихожан отцом родным, а прихожане друг для друга — подлинными братьями и сестрами, помогающими друг другу в житейских нуждах. Главной основой прихода владыка считал благотворительную деятельность. “Для этого разрешается мною, — писал он в воззвании к пастырям, — завести в каждом приходе кружку для сбора, которую обносить во время всех богослужений и брать с собой при обходах прихода в большие праздники. ...Из этой кружки следует выдавать пособия бедным на Рождество и на Пасху. Для приучения прихожан к благотворительности священники должны пользоваться всяким случаем, чтобы обратиться с амвона к народу с приглашением оказать помощь погорельцу, пострадавшему тем или иным образом... Когда постигают большие несчастия, надо собирать общеприходские собрания и начинать экономическую борьбу. Для этого прежде всего надо учреждать кредитные товарищества... Затем желательно учредить потребительские лавки, всякие союзы на экономической почве...”

В наше время на высшем государственном и церковном уровне обсуждаются вопросы, которые были прозорливо намечены преосвященным Серафимом еще в начале ХХ столетия. Сослужащим с ним он говорил, что только единство людей на приходах может быть фундаментом единения граждан во всем государстве. И над этим единством должны кропотливо работать священнослужители.

О результатах работы по возрождению приходской жизни владыка Серафим писал одному из своих духовных чад: “Со дня моего приезда в Орел я еще не спал ни одной ночи как следует. Бью набат, стремясь к скорейшему возрождению приходской жизни. Веду беседы с миром и клиром по городам и в залах Думы. Последствия прекрасные. Трудно поднимать духовенство, но мир поможет, если епископы будут жертвовать собой”. Жертвенность самого владыки Серафима была высоко оценена: в 1907 году его назначают присутствующим членом Святейшего Синода. А спустя краткое время направляют восстанавливать епархиальную жизнь на еще одной запущенной кафедре — Кишиневской. На этой кафедре владыка направил свои усилия прежде всего на молитвенно-литургическое служение. Особо почитал преосвященный Серафим в эти годы Гербовецкую икону Божией Матери. Владыка еженедельно читал акафист перед этой чудотворной иконой в кафедральном соборе, что стало привлекать верующий народ из всех окрестных сел и городов. В Кишиневе епископ Серафим прослужил до 1912 года и затем был переведен в Тверь, где продолжил свою деятельность по возрождению приходской жизни и просвещению духовенства.

В Санкт-Петербурге

В 1917 году, в разгар событий февральской революции, архиепископ Серафим был в Санкт-Петербурге. Он стал одним из тех членов Синода, кто не поддержал Временное правительство, за что и был незаконно уволен на покой. Но когда в конце 1917 года в Москве собрался Поместный Собор, именно святителя Серафима выбрали главой секции монашества.

После Собора его возводят в сан митрополита, и он получает назначение в Варшаву. Но из-за сложившейся политической ситуации выезд в Польшу был закрыт, и два года владыка прожил в благодатном Черниговском скиту Троице-Сергиевой лавры.

В 1921 году он был арестован. Просьба его дочерей к председателю ВЦИК Калинину об освобождении отца в связи со старческим возрастом и болезненным состоянием отсрочила лагерное заключение. В апреле 1922 года было принято распоряжение о ссылке “гражданина Чичагова” в Архангельсчкую область.

Письмо, написанное владыкой Серафимом из ссылки одному из его духовных чад, позволяет проникнуть в тайну его духовной жизни и убедиться, что все последние годы, при всей своей кипучей административной, строительной, писательской деятельности, он прежде всего оставался монахом. “Все мы люди, и нельзя, чтобы житейское море не пенилось своими срамотами, грязь не всплывала бы наружу и этим не очищалась бы глубина целой стихии. Ты же будь только со Христом, единой Правдой, Истиной и Любовью, а с Ним все прекрасно, все понятно, все чисто и утешительно... Учись внутренней молитве, чтобы она не была замечена по твоей внешности и никого не смущала. Чем более мы заняты внутренней молитвой, тем полнее, разумнее и отраднее наша жизнь вообще”.

Это письмо звучит как святоотеческое поучение — и рождено опытом, что самое главное. “Внутренняя молитва, не заметная по внешности” — вот что поддерживало святителя Серафима всю жизнь. Эта сокровенная тайна его духовной жизни объясняет, как ему удавалось сохранять спокойствие в самых трудных житейских обстоятельствах и откуда он черпал мудрость и мужество всю свою жизнь.

Накануне прославления преподобного Серафима Саровского архимандрит Серафим в тонком видении получил от великого угодника Божия обещание, что он будет в Царствии Небесном обитать рядом с преподобным. Но в земной жизни за то, что отец Серафим так много послужил делу прославления преподобного Серафима, ему пришлось претерпеть немало страданий и гонений. Первая скорбь была получена в мае 1924 года, когда он в очередной раз был арестован ГПУ, — в вину ему вменялась именно организация прославления прп. Серафима Саровского в 1903 году. Святейший Патриарх Тихон ходатайствовал об освобождении 68-летнего владыки. Ходатайство было удовлетворено, и владыке Серафиму разрешено было поселиться на покое в каком-нибудь монастыре. Он, конечно же, выбрал Дивеево. Но тут его постигла вторая “серафимова скорбь”: игумения Александра, на избрании которой он сам настаивал 20 лет назад, ответила ему отказом. Отвергнутый настоятельницей любимой обители (где была похоронена и супруга владыки Серафима, и где он для себя заранее приготовил место для своей могилы), святитель нашел пристанище в Воскресенском Феодоровском монастыре, находившемся около Шуи. Три года прожил 70 летний старец в тихой обители, надеясь, видимо, обрести здесь и вечный покой. Но в 1927 году он опять был призван на высокое церковное служение.

В годы гонений

В том году была опубликована “Декларация” патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), и в Церкви углубились нестроения. Некоторые пастыри, архипастыри и миряне не хотели принимать “Декларацию” и идти на компромиссы с советской властью. Между тем сам митрополит Сергий взвешенно и разумно объяснил свою позицию: “Мешать нам может лишь то, что мешало в первые годы советской власти устроению церковной жизни на началах лояльности. Это — недостаточное сознание всей серьезности совершившегося в нашей стране. Учреждение советской власти многим представлялось недоразумением, случайным и потому недолговечным. Забывали люди, что случайностей для христианина нет и что в совершившемся у нас, как везде и всегда, действует та же Десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели. Таким людям, не желающим понять “знамений времени”, и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с Православием. ...Только кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь, со всей ее организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти”. Удивительно, что именно митрополит Серафим — убежденный монархист, бывший царский офицер — поддержал митрополита Сергия в трудный момент в истории Русской Православной Церкви. Он понял, что “Декларация” не нарушает догматов, не проповедует еретического учения, она только призывает сообразовываться с новыми государственными условиями и в этих условиях стараться сохранить епископскую преемственность, сохранить Евхаристию — возможность служить Божественную литургию и причащаться.

Митрополит Серафим был послан патриаршим местоблюстителем в самую гущу церковных нестроений — в Санкт-Петербургскую (в то время — уже Ленинградскую и Новгородскую) епархию. Свою первую литургию владыка отслужил в Преображенском соборе, где когда-то был старостой. И все пять лет своего архиерейского служения в городе на Неве святитель каждое воскресенье служил в одном из храмов города или пригорода. После службы проповедовал, и проповеди его, обладавшие благодатной силой, привели к церковному единству многих колеблющихся и сомневавшихся в правильности курса, взятого Святейшим Синодом. Больше всего говорил владыка Серафим о едином на потребу — о Божественной литургии. Что бы ни происходило в мире, в государстве, в жизни каждого отдельного человека, самым главным остается — “сохранить причастие”: регулярно, а если есть возможность, то и как можно чаще, исповедоваться и причащаться.

По пятницам в Знаменской церкви у Московского вокзала владыка еженедельно читал написанный им акафист преподобному Серафиму и просил его заступничества в умирении и разрешении недоразумений в среде верующих. Благословил он и совершать на приходах особый молебен об “умиротворении Церкви”.

В это тяжелейшее для Церкви Христовой время митрополит Серафим выдержал то испытание, которое предрек еще в 1905 году приснопоминаемый митрополит Сергий (Страгородский): “После столетий мирного пребывания под защитой закона, за крепкой стеной государственной охраны, наша Церковь выходит теперь беззащитная, не прикрытая никем, прямо на поле брани под удары врагов... В дальнейшем потребуют от нас уже не красных фраз и не заученных силлогизмов, не пестрого наряда показной учености, потребуют, чтобы мы писали не чернилами, да еще заимствованными, быть может, из чужих чернильниц, а кровью из нашей собственной груди”.

Митрополиту Серафиму Господь судил исполнить не только первую часть пророчества, но и последнюю. Но прежде он совершил еще один — теперь только вполне осознаваемый подвиг — сохранил для нас мощи новомученика. Его собственные мощи, так же как и мощи десятков других новомучеников, покоятся в безвестных “местах захоронения”. И мощи священномученика Илариона (Троицкого) — благодатное исключение из этого правила. Именно митрополит Серафим добился того, что тело архиепископа Верейского Иллариона, скончавшегося 28 декабря 1929 года от тифа в Ленинградской тюремной больнице, было выдано для погребения на кладбище Новодевичьего монастыря (где проживал в то время святитель Серафим). Священномученик Иларион был облачен в белое архиерейское облачение владыки Серафимы и в нем похоронен.

В 1933 году 77-летний святитель был отправлен на покой — так митрополит Сергий пытался уберечь благодатного пастыря от надвигающихся репрессий. 24 октября 1933 года митрополит Серафим навсегда покинул родной город и поселился под Москвой, на станции Удельная.

В житии священномученика Серафима сказано, что три года, проведенные им в деревенской тиши, “дали счастливую возможность подвести последние жизненные итоги и приуготовить себя к встрече со Христом Спасителем, Божественный лик Которого созерцал святитель на написанном им большом образе Спасителя в белом хитоне. В настоящее время этот образ находится в храме Илии Обыденного в Москве”. Копия с этой иконы пребывает и в Санкт-Петербурге, в Александро-Невской лавре. Когда подходишь к этому большому, в человеческий рост, образу — будто предстаешь перед реальным видением, которое, вероятнее всего, и послужило толчком к написанию этой иконы. В ней воплотился и молитвенный дух владыки Серафима, которому сокровенная молитва не давала отчаиваться при любых обстоятельствах и вселяла надежду на лучшее будущее. Незадолго до своей мученической кончины он написал пророческие слова: “Православная Церковь переживает сейчас время испытаний, тот, кто сейчас останется верен апостольской Церкви, спасен будет. Многие сейчас из-за преследований отходят от Церкви, другие даже предают ее. Но из истории хорошо известно, что и раньше были гонения, но все они оканчивались торжеством христианства. Так будет и с этим гонением. Оно окончится, и православие снова восторжествует. Сейчас многие страдают за веру, но это — золото очищается в духовном горниле испытаний. После этого будет столько священномучеников, пострадавших за веру Христову, сколько не помнит вся история христианства”.

Эти слова сбылись с поразительной точностью — ныне в нашей Церкви прославлены сонмы новомучеников, и среди них — священномученик Серафим.

В ноябре 1937 года владыка был в третий раз арестован. Сотрудников НКВД не смутило даже то, что он был прикован к постели и не мог самостоятельно передвигаться. 82-летний старец был вынесен из дома на носилках. Сохранилась его фотография, сделанная в Таганской тюрьме — это лик мученика. Из многочисленных воспоминаний бывших заключенных мы знаем, какие условия были в советских тюрьмах, но физически беспомощный, умирающий старец не признал ни одного безумного обвинения, которые навязывались ему истязателями на следствии.

Установлено, что постановление о расстреле митрополита Серафима было принято 7 декабря 1937 года. Приговоренных к смерти расстреливали в подмосковной деревне Бутово — обнесенная глухим забором дубовая роща стала безымянным кладбищем для многих тысяч жертв коммунистического террора. 11 декабря 1937 года, с последней группой приговоренных, был расстрелян священномученик Серафим.

Всей своей жизнью и мученической кончиной он ответил на призыв апостола Павла: “К святости призваны мы все, братия!”

Священномученик Серафим (Чичагов; 1856—1937) прославлен в лике святых Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в феврале 1997 года.

Память священномученика Серафима празднуется 28 ноября (11 декабря), в день его мученической кончины. Его честные останки находятся в безымянной братской могиле на Бутовском полигоне.